и уедут. И решила, что нарочно им ничего говорить не буду, лучше помалкивать. Но за водочкой, коньяком подарочным мой язык сам развязался: болтать стала про жизнь свою, хотя их тоже внимательно, с интересом слушала.
Зиночка, внучка, копия моей дочки Любы, правда, ростом меньше и волосы кучерявые, а так настоящая красавица, и Павлуша тоже симпатичным вырастет, на маму очень свою похож, только черноволосый, как муж Зины. Аркадий. Вот он мужик надёжный: старательный, крепкий – это прям, чувствуется. И глаза у него добрые и честные. Правда, молчун. Пьет мало, а ест с аппетитом. Люблю, когда у мужиков аппетит хороший, а сама смотрю на него и улыбаюсь, ибо так на душе с их приездом стало радостно. Зина, внучка, я приметила, бойкая, энергичная, но при этом вежливая, тактичная, неудобных вопросов мне не задаёт. А мне и приятно, сама рассказываю о себе и только хорошее: и о жизни, и о хозяйстве, и, вообще, как здесь одна живу. Конечно, местами рассказ свой сильно приукрашиваю и истинной картины им не открываю. Зачем родным знать, каково это – жить среди настоящих ведьм и быть заключённой в деревне, как в тюрьме? Сокрушаюсь, как только мы вот так за этим долгим душевным разговором Павлика не доглядели? Он, видно, шустрым и непоседливым да шибко любопытным уродился: не утерпел – на улицу без спроса вышел, а там и со двора сбежал.
Ох, помню, как сердце кольнуло, когда Зина в шутку меня спросила: мол, мама ей в детстве рассказывала, что здесь, в деревне, ведьма жила самая настоящая и как она ту ведьму боялась. А она ей не верила и смеялась.
Я тогда чуть огурцом солёным не подавилась и словно что-то почувствовала, встала, заозиралась и громко спросила:
– А Павлуша-то где?
Зина с мужем переглянулись, не понимая причины моей внезапной паники. Я мгновенно протрезвела и бросилась вон из хаты, как была в тёплых вязаных носках да шерстяном платье, забыв обо всём на свете.
Во дворе огляделась, заметила открытую калитку, побежала на улицу и всё кричала, звала правнука. А он не отзывался, и мне от этого ещё страшнее и тревожней за него становилось. Наверняка случилось что-то ужасное, сердце так чувствовало и оттого болело. А когда следы в снегу заметила – маленькие, детские, и по ним побежала, доверившись интуиции, то потом уже у магазина злое громкое рычание услышала. Собаку чёрную разглядела и перепугалась насмерть. Мигом смекнула, что за собака это. И поняла: та моего Павлушу вот-вот загрызёт.
Сама не знаю, где силы в себе нашла, с криком бросилась взвившейся в воздух в прыжке собаке наперерез.
– Стой! Пощади! Служить буду, на всё согласна, что хочешь, сделаю. Умоляю, не трогай мальчика.
Павлуша заверещал, а потом и вовсе, наверное, от страха отключился. Оно и понятно, ведь собака к земле его тушей своей массивной придавила.
С пасти, раззявленной, огромной, слюна стекает, а сама рычит грозно, злобно, с предвкушением – чувствую, что сейчас горло ему перегрызёт, кровушку