когда мне случалось рождаться женщиной, мои мужские особенности проявлялись во многом, основательно портя жизнь. Точно так же мой друг чаще всего воплощался женщиной. И в наших отношениях мы сохраняли эту доминанту: я – мужскую, а мой друг – женскую. Впервые встретились мы очень давно и прожили необыкновенно счастливо вместе. А спустя довольно долгое время повстречались вне жизни и сразу узнали друг друга. Какое-то особое взаимное сродство, понимание и духовное влечение связывало нас. Подозреваю, что первопричиной стала вовсе не схожесть наших повадок. Нет, мы очень во многом различались, чуть ли не до противоположности и даже раздражения. Вот только в тот самый первый раз, однажды мы просто оба очень захотели стать предельно близкими друг другу и это очень легко получилось. Это способно было заменить все на свете, делало наши отношения самодостаточными и не нравилось моему наставнику потому, что мешало мотивировать развитие более общего понимания и отношения. Нам очень редко доводилось видеться, только в те моменты, когда мы оба оказывались вне жизни, и когда наши отчаянные уловки и козни чтобы устранить все препятствия оказывались успешными. Неудержимая радость всякий раз наполняла до краев, всплески наших чувств пели одну прекрасную песню. Она щедро дарила бесконечные нежность и любовь, я дарил бесконечные любовь и ласку. Хотя мой наставник не приветствовал эту нашу связь, но и не слишком препятствовал ей. Сейчас было гораздо труднее общаться, но вновь обретенная близость родной души согрела меня нежданным счастьем. – Привет! – безмолвно кричал я, лаская ее горячими порывами. – Привет! – отвечала сумасшедшая от счастья подруга, прекрасная своей изумительной нежностью. Я лихорадочно цеплялся за ее образ, но это становилось все труднее. – Я буду с тобой! – успела воззвать она, перед тем как ускользнула волшебным сном. Я долго еще сидел и улыбался под яркими звездами. Я знал, что она все еще со мной, хотя не мог больше это почувствовать. И что-то еще в ее последнем возгласе было очень важное, что я не сумел уловить. Это немного беспокоило меня. Порыв ветра вернул ощущение ночной прохлады. Высоко задрав ногу, я облегчился в ближайших кустах и пополз назад. Ночью мне снились сумбурные цветные сны. Утром я с печалью вспомнил все, не по-детски грустно вздохнул и окунулся в новый день.
Стояла жара конца лета. Я откровенно наслаждался райскими условиями, в которых оказался, но не собирался расслабляться и много времени проводил, ползая для тренировки в высокой траве, хотя не отказывал себе в удовольствии поваляться на прибрежном песке. Если голод заставал меня не слишком близко от пещеры, то давил деснами ягоды и сыроежки, растущие здесь повсюду, и мечтал о зубах. Мое зрение адаптировалось, и я перестал замечать перевернутость мира. Мать совершенно отвыкла от хлопот обо мне. Я сам уединялся, когда мне нужно было облегчиться, и сам подмывался на мелководье. Только проголодавшись