исподтишка… Ну что ж, тогда, вместо урока чистописания, проведем своеобразное испытание, тест на чистоту совести. Возражающих нет?
Ни возражающих, ни тем более возмущающихся не было. Класс продолжал безмолвствовать. Царила гнетущая атмосфера нервного напряжения: ребята (мальчишки и девчонки) молча переглядывались, словно пытались узнать и спросить друг у друга: "Не ты ли случайно надкусил и бросил эту несчастную ватрушку?" И все как бы отвечали: "Нет, не я…" "Но тогда кто же?"
– Тогда приступим, – начала испытание Елизавета Николаевна, – беседовать придется индивидуально с каждым.
Вопросы, задаваемые учительницей испытуемому, были предельно просты, но они предполагали лишь два варианта ответа: либо "да", либо "нет". Причем человек с совестью (в детстве, к счастью, данным важным в жизни качеством владеют почти все, это уже многие взрослые, к сожалению, его утрачивают, как невыгодную и весьма хлопотную вещь) обязательно должен был бы запнуться, стушеваться при ответе, не соответствующем действительности, как спотыкаются, "засвечиваются" при проверке на детекторе лжи.
Первым "принял огонь" на себя сидевший на первой парте с краю Мира Шевкунов, умница, отличник, душевный и общительный мальчик. Он, разумеется, без проблем прошел этот тест и был с Богом отпущен домой (успешно ответивших на ее вопросы Елизавета Николаевна не задерживала). Парта же, за которой сидел Славик Драйзеров, истинный виновник происходящего, находилась в середине второго ряда. И по мере сужения круга опрашиваемых, неотвратимого приближения к нему, он все острей ощущал, как внутри разрастается животный страх, грозя вырваться наружу и сдать своего хозяина на милость праведного судии. Когда, наконец, очередь опроса дошла до грешника, щеки его пылали, как на раскаленной сковородке. Весь вид его, жалкий и смущенный, выдавал внутреннюю тайну. Он обреченно смотрел на любимую женщину и как бы умолял ее: "Простите, Елизавета Николаевна, мне горько и стыдно. Но только не разоблачайте того, которого вы всегда и во всем ставите в пример одноклассникам!" И она, словно прочитав его мысли на расстоянии, великодушно и ласково подала ему ответный беззвучный сигнал: "Не волнуйся, мой мальчик, я не выдам тебя, ты и так, вижу, сильно переживаешь. Я сейчас так задам вопрос, что любой твой ответ – и "да", и "нет" – будет расцениваться как отрицательный, то есть отрицающий твою причастность.
– Ты, надеюсь, тоже, – уже вслух произнесла учительница, обращаясь к Славику, у которого замерло от страха сердце, – не бросал булочку?
– Конечно, нет, – с усилием выдавил он из себя. – И это действительно была правда уже хотя бы потому, что в компотной лужице на подносе пребывала не булочка – ватрушка.
– И ты, зная, с каким тяжелым трудом дается людям хлеб, съел бы ее до конца, будь она твоя?
– До конца, – сказал Славик, облегченно вздохнув и лизнув языком пересохшие губы. Здесь, в принципе, он тоже не очень-то покривил совестью, потому как о нелегком труде хлеборобов имел весьма смутные представления.
33.
О,