эту книгу?
Ожидаемых кивков не последовало. Катька стояла за прилавком и делала мне страшные глаза.
– Быстро говорю? – прервался я.
– Нет-нет, хорошо, – кивнула Мика. – Продолжай. Все правильно. В Швеция бумага очень тонкая, у нас плохо издают классику…
Верзила-студент чпокнул жестяной кружечкой пепси и отхлебнул из банки. На него осуждающе покосились. Он виновато втянул голову в плечи и улыбнулся мне – жарко!
Я взял с прилавка несколько своих книг и раздал шведам. С этого и надо было начинать, болван. Студенты радостно закивали, зашелестели свежие тугие страницы… Катька сделала еще более страшные глаза и, извинившись, подошла ко мне с искусственной улыбкой. Прошептала на ухо:
– Скажи, что книги они могут купить в магазине, а ты их надпишешь. Они думают, ты даришь.
– Может, ты скажешь? Они меня понимают?
– Хорошо, скажу. Говори проще, расскажи о себе.
Катька, продолжая улыбаться, вернулась к прилавку и что-то сказала по-шведски. Две книги легли обратно на стойку. Я почувствовал себя неловко. Будто я навязывал студентам покупки.
Я попытался рассказать о себе. Мика понимающе кивала. Катрин переводила. Студенты листали книги, рассматривали смешные иллюстрации Сереги Лемехова и хихикали.
Катька гордо улыбалась и одобрительно подмигивала мне. Книгу мою – я уверен – она не читала. Несколько раз звякал дверной колокольчик, и в магазин осторожно заходили новые покупатели. Катька жестом приглашала их к нашему кружку и шепотом поясняла, что происходит. Студенты и Мика на правах старожилов задавали мне вопросы. Одна девица, наиболее заморенная учебой, заглядывая в блокнотик, спросила, страдал ли я от цензуры и Ка-Гэ-Бэ. Спросила по-русски, но Катрин перевела, чтобы всем было понятно.
Стало тихо.
Врать не хотелось. Я молчал, вспоминая свою бестолковую жизнь и отдельных чудаков, с которыми сталкивался в редакциях. Как было дело, в двух словах не расскажешь. Диссидентом я не был – это уж точно. Мутило от многого, но когда умер Брежнев, я огорчился… И Горбачева принял поначалу всей душой.
Мика щелкнула пальцами, привлекая мое внимание, и демонстративно выключила диктофон. Дескать, дальше нашей компании ваши признания не разойдутся. Студенты со свирепой подозрительностью оглядели пришедших после них посетителей. Все напряглись.
Я молчал, как истукан.
– Но ваши книги появляться только при Горби… Горбачев, – ласково подсказала Мика.
– Я бы не хотел отвечать на этот сложный вопрос, – замялся я.
Публика понимающе закивала, переглядываясь. В том смысле, что автор опасается агентов КГБ даже здесь, в Швеции. Может, он и прав…
Были и еще вопросы. Кто из современных русских авторов вам больше всего нравится?
Я назвал. Тишина. Не знают таких.
– А кого вы знаете? – спросил я.
Мне назвали московскую обойму из пяти фамилий. Нет смысла ее повторять – даже не умеющий читать, слышал эти имена. Здесь считается, что это наша современная литература.
– А