был тот факт, что в музыкальной школе девочки учатся вместе с мальчиками, в отличие от школы общеобразовательной, точнее, мужской гимназии, которую он посещал.
Оказалось, что Катя отличница, и всегда берёт шефство над отстающими – она сообщила это Лёне в первую же минуту общения. И рьяно взялась «подтягивать» новичка. Они занимались на переменах и после уроков, потом Лёня неизменно провожал её домой, таская заодно футляр со скрипкой. Подтянулся он быстро, если говорить честно, ему хватило двух-трёх занятий. Но очень не хотелось признаваться в этом Кате, и он ещё недели две обращался к ней то с одним, то с другим вопросом. Потом уже стало ясно, что Волк – новый отличник, Нина Константиновна начала его хвалить и ставить в пример. Если от класса требовалось хором назвать сыгранные преподавателем ноты, один ряд оборачивался на Катю, а второй на Лёню. Музыкальные диктанты списывали у них же. Лёня по-прежнему таскал Катину скрипку и отчаянно ревновал к Армену. Дураку-Армену, играющему на дурацких барабанах («Что там игра-ать-то, сту-учи себе и сту-учи, то-оже мне, инстру-умент!»), к тому же плохо играющему. Но Армен сидел с Катей за одной партой, и сидел там ещё до появления в классе Волка. Это, по мнению Лёни, было единственным препятствием их дружбе. Вот если бы не Армен, Лёня бы пересел к Кате. Катя к нему на «камчатку» пересесть не могла, потому что плохо видела и носила очки.
Из-за отдалённости парт, опять же по мнению Лёни, их общение было редким и мимолётным:
– Волк, ты домашку делал? Дай списать!
– Волк, у тебя гармония получилась? Дай посмотреть!
– Волк, закинешь скрипку домой? Я хочу с девчонками в «Смену» пойти, лень крюк делать.
И Лёня давал списать, делал второй вариант гармонии, тащил скрипку Кате домой, где, стесняясь, отдавал её Катиной бабушке, пока обладательница инструмента развлекалась в кино. И упорно не замечал, что в кино она пошла не с подружками, а с Арменом.
Словом, детские страсти начались в первом классе музыкалки и продолжались до седьмого, когда и произошло роковое объяснение.
Школа дружно готовилась к праздничному концерту ко Дню Великой Октябрьской революции. На Лёне, как на самом одарённом выпускнике, держалась чуть ли не половина программы – он аккомпанировал хору, играл фугу Баха из «Хорошо темперированного клавира» и ещё два этюда по мелочи. Репетиции шли ежедневно, занимая всё свободное время, но Лёня данному обстоятельству только радовался, так как Катя тоже репетировала, в концерте она исполняла отрывок из «Испанской симфонии» Лало, причём сильно фальшивила в финале. Но её преподавательница фальши почему-то не замечала, а Лёня мучился, разрываемый противоречием: любовью к чистому звуку и любовью к Катьке, сей звук из скрипки извлекающей. Когда во время генерального прогона она снова смазала концовку, он не выдержал и после репетиции подошёл к ней.
– По-ослушай, у те-ебя во-от тут нето-очно, – Лёня заглянул