обещал, что скоро они сведут счёты: он рога ему пообламывает, это уж как пить дать.
Темников его не замечал. Он был так восхищён собой, что не мог пройти мимо любой полированной поверхности, чтобы не взглянуть на своё отражение. Он всё больше срастался со своим страшным двойником, вытянулся ростом, стал худым, с длинными руками и тонкими пальцами. В его отрешённом взгляде сквозило высокомерие – этакий отверженный, поносящий райские наслаждения. Вместе с популярностью росли и гонорары Темникова – это обстоятельство особенно выводило Васютина из себя, хотя на людях он держался хладнокровно.
– Подумаешь! Мёртвый Элвис Пресли зарабатывает больше живого Тимберлейка, а «Болеро» Равеля приносит ежегодно больше двух миллионов долларов.
Он теперь не стеснялся, выставлял свою жизнь напоказ. Татьяна лепилась к нему, как плющ к стене. Васютин глядел на коллег с победительной наглостью, устало закатывал глаза, когда принимал ласки от этой влюблённой дуры, изредка дозволяя себя лобызать. Он напирал на Лохвицкого, просил отыскать для неё хоть ничтожную рольку, чтобы праздновать окончательную победу, втоптав Темникова в грязь.
– Может, какую-нибудь арию исполнит. У неё сказочный голосок.
Лохвицкий отрицательно помотал головой, холодно выслушав его увещевания.
– Что ж, в таком случае, мне здесь делать нечего, – заявил уязвлённый Васютин. – Счастливо оставаться!
Напоследок он обозвал их дураками, застрявшими в Средних веках, когда женщинам запрещали услаждать слушателей пением и игрой на музыкальных инструментах, хотя в тиши аббатств монахини создавали оркестры и даже сочиняли музыку.
– Кастраты – вот вы кто! – крикнул Васютин, громко хлопнув дверью.
Штепа робко заметил, что запрет на женские публичные выступления сняли только тогда, когда кастраты уже не могли удовлетворять спрос на высокие голоса, а Лохвицкий облегчённо вздохнул:
– Скатертью дорожка! Жалкий певун. Слишком много на себя берёт… Ну что ж, детки мои, продолжим.
Однажды Темников, вернувшись домой после репетиции, устало опустился в кресло. Его сморил сон: он забылся на полчаса зыбкой измученной дремотой, не потрудившись снять одежды. Когда он открыл глаза, перед ним стоял высокий человек, одетый во всё чёрное, и, заложив руки за спину, внимательно изучал спящего.
– Вы кто? – спросил Темников, очнувшись в чернильных потёмках. – Как вы здесь оказались?
Он вскочил, как ужаленный, бросился в коридор, чтобы убедиться, заперта ли дверь. Голос его поднимался от удивления к гневу.
– Убирайтесь! – крикнул Темников. – Сейчас же убирайтесь!
Но гость не двигался, невозмутимый, словно Майкл Фэган, проникший в королевскую спальню. Что за чёрт приблудный! Откуда взялся – бог весть.
– Вы когда-нибудь видели чёрта? – спросил чёрный человек.
Темников попятился в испуге.
– У нас тут спектакль, – сказал