Раньше мне казалось, что… – я приоткрыла рот, не зная, какое слово употребить: голосовые связки напрочь отказывались воспроизводить «отец» или «папа».
Наверное, оттого что не подходили ситуации. В моей жизни вообще не было случая, когда они могли бы понадобиться. Чуждые, непонятные, какие-то совершенно лишние, словно принадлежащие иностранному языку, они застряли в горле тугим комом, как если бы я подавилась пережаренным мясом.
– Мне казалось, что еще до моего рождения между вами произошло что-то ужасное, —все же продолжила я, – что-то такое, что ты даже имени его никогда не произносила. Ты всегда игнорировала мои вопросы о нем и никогда не сравнивала нас, как это делают другие матери-одиночки, когда ребенок натворил что-то позорное. Еще месяц назад я хотела найти его, чтобы увидеть, узнать, понять, что он тебе сделал, но, оказывается, у вас не такие уж плохие отношения, если он приехал по первому твоему зову. Я чувствую себя обманутой, мам. Дело даже не в том, что ты все это время знала о существовании практикующих и фамильяров, моей наследственности и всячески водила за нос, отрицая малейшие проявления моей… «необычности». Я могу списать все это на боязнь сверхъестественных вещей. Чего я не понимаю, так это зачем всю мою жизнь нужно было притворяться, что он… плохой? Ты не говорила этого напрямую, ты вообще о нем не говорила, и это позволило мне сделать собственные выводы, придумать историю и верить в нее годами. И знаешь, что теперь? Через неделю мне предстоит с ним встретиться, а у меня вот тут, – я постучала себя по груди, – все огнем горит от злости, как только я думаю об этом. Твое молчание оказалось намного хуже, чем если бы ты выдумала какую-нибудь банальную историю.
– Агата…
Опустившись на свой диван, я обхватила голову руками, упершись локтями в колени. Невероятно, как слова, убегавшие всю неделю, внезапно нашлись и сложились в предложения. Тамара точно знала, что делала, советуя «просто начать с начала».
– Я всегда хотела для тебя только лучшего, – тихо продолжила мама, и я закусила губу, чуя подкрадывающийся стыд. – Это нормальное желание любого хорошего родителя: хотеть своему ребенку лучшей жизни и оберегать его от опасностей. В свое время, по ряду причин, мы решили, что для тебя лучше никогда не знать обо всей этой… мистике. Этот мир, он такой опасный: проклятия, порчи, все эти знания…
– Это вы хорошо придумали, – фыркнула я, благополучно отфутболивая стыд в аут. – Вот только я и есть «мистика». Опасность – я и есть. Хочешь, по одним запахам расскажу все, что сегодня происходило в этой комнате? Что это за ряд причин у вас был? Раз их несколько, значит, дело не только в твоем личном мнении об «ужасном» мире практикующих? Кстати, на это сейчас указывает моя интуиция, у меня шестое чувство работает, как компас и Гугл вместе взятые. Сразу предупрежу: я чувствую, когда врут, у лжи тоже есть свой запах, а еще у меня на быстром наборе толпа покойных предков по линии его рода, и они очень хороши, когда нужно получить совет или подсказку.
Как ни странно, мне удавалось оставаться спокойной, даже хладнокровной.