И что значит это ваше «вообще»?
– А то и значит, – мерзко осклабился негодяй, – что вообще и никогда. Не хотят они принимать в ближайшие сто лет. И заметьте, не кого-нибудь, а именно вас. Да, вас, гражданин Полезаев, как это ни прискорбно. Вот так-с! Извольте развернуть свою, извиняюсь за выражение, задницу и быстренько отправляться отсюда в противоположном направлении.
– Что? – обомлел Полезаев. – Да как вы… Как вы смеете?.. Вы… бандит! Вы преступник!.. Да я сейчас в милицию!.. Да я…
– Ах, как интересно! Продолжайте, продолжайте! Чего же вы хватаете ртом воздух на рыбий манер? Ну, говорите отчётливо и внятно, я вас очень внимательно слушаю.
Негодяй изобразил на своей красной, щекастой физиономии совершенно изуверскую улыбку. Весь вид его – наглый, самодовольный – выказывал полнейшее пренебрежение к Полезаеву, как будто к какой-нибудь ничтожной букашке.
– Да вас… – Сергей Тимофеевич задохнулся от негодования и нехватки слов. – Да вы… Вас судить надо! Вот!
– Помилуйте, за что же? За какие такие прегрешенья? Я совершенно чист перед законом. Я уважаемый человек, доктор. Кандидат наук, между прочим. За что же меня судить, гражданин Полезаев?
– Вы – доктор? – Сергей Тимофеевич едва не свалился со ступеньки от такой несусветной лжи. – Это с вашей-то…
Он хотел сказать «рожей», но язык его, конечно же, отказался молвить такое слово. Это лишь про себя Полезаев отваживался употреблять крепкие выражения типа «негодяй», «ублюдок», «дерьмо» и так далее, а вслух он ничего подобного никогда и никому не говорил – упаси бог. Тем более вот так – лицом к лицу с адресатом.
– Не верите? Что ж, вот вам моя визитная карточка. А если этого мало, могу предъявить документы.
И негодяй, нырнув ручищей во внутренний карман куртки (той самой, кстати, в которой он был тем злосчастным вечером в пансионатской аллее), на самом деле извлёк белый прямоугольник визитки и всунул его в безвольные полезаевские пальцы.
– А теперь идите! – приказал он командным голосом. – И прощайте!..
Сергей Тимофеевич, мигом утратив весь боевой пыл, почему-то повиновался. То ли на него так сильно подействовал этот властный, не терпящий возражений голос, то ли ему вдруг стало стыдно за своё поведение. То ли ещё что. Но так или иначе, он медленно повернулся и поплёлся по лестнице вниз.
– А вид-то у вас неважный, – донеслось ему вдогонку. – Глаза у вас какие-то… И цвет лица… Вы приходите ко мне на приём. Обязательно приходите.
Через силу доковыляв до двери, Полезаев вышел на улицу. Дождь уже кончился. Солнце весело выглядывало из-за края уползающей тучи. Всё вокруг искрилось и сверкало, словно после генеральной уборки. Но Сергею Тимофеевичу не было дела до того, что творилось сейчас вокруг. Мерзко и худо было у него на душе. И больше всего из-за того, что этот жуткий человек, выдающий себя за доктора, не пошёл с ним на улицу, а остался там, на лестнице, в её доме…
Он хотел выбросить в лужу бумажный прямоугольник, что до сих пор был зажат в его кулаке, но вдруг передумал,