божественную Хатшепсут – женщину фараона Мааткара Хенеметамон Нового царства Древнего Египта из XVIII династии.
Поглощая маленькими глотками бодрящий напиток, который был разлит в две миниатюрные чашечки, сыщик продолжал: «В летний месяц Тот в грядущий день солнцестояния повелитель Египта, фараон не отрывая взгляда, с тревогой смотрел на небо. Бездонная колыбель вечности с миллиардами звезд – то, куда однажды им всем предстоит вернуться. Фараон ждал восхода Сотис, божественной звезды из созвездия Большого Пса, красавицы Сириус. С восходом которой в лучах солнца, на земле Египта, наступал Новый год. На берегах Нила он так и назывался «Пришествие Сотис».
Летящий на землю снег, застывая в невесомости своей сверкающей белизной, играл невероятными переливами чистоты. Удивительное состояние умиротворения природы так не совпадало с внутренней нестройностью мыслей сыщика. Степан Кузьмич замедлил шаг, потом вовсе остановился. Мимо него торопились люди по своим земным, неотложным делам. Они спешили, обгоняя друг друга, с котомками наперевес и просто налегке, хмурые, уставшие, редко целеустремленные, говорящие по телефону, переводящие дух на автобусной остановке, для дальнейшего пешего броска.
В этом снежном потоке людской обыденности Степан Кузьмич наткнулся на маленькую девочку, отставшую от долговязова родителя по своему неотложному делу. Она ела снег, тот, что застывал крошечными белыми льдинками на её рукавичке. И делала она это с таким удовольствием, как будто ничего более вкусного и приятного не существовало на всем белом свете.
Кошкин поймал на ладонь некоторое количество снежинок, соединил их в маленький комочек и отправил по-мальчишески в рот. Ощущение детства теплой волной захлестнуло сердце. Он закрыл глаза, прислонившись к раскидистому дереву. Далекое, шустрое детство – вот они с пацанами несутся на горку. Как явно ему вспомнились их лица, розовые, смеющиеся и такие родные. Столько лет они все живы в его памяти. И такой же снег, искрящийся и лохматый, летящий через года с вечернего неба.
В эти детские, воспоминая сыщика, вплыла другая картина нынешнего времени: хлопья снега, покрывающие свежую могилу Эмилии Номвиль. Вот и этот предел безмолвно покроет небо своим белым омофором.
Кошкин медленно зашагал в сторону дома. Что рассуждать о вечности из глубины трехмерного сознания? Все равно, что ползущей по земле вдоль горизонта, поникшей гусенице, предлагать перевоплотиться в порхающую бабочку, убеждая её в том, что где то в её теле притаились потенциальные крылья. Ей бедолаге в крошечную голову ни коем образом не может прийти такое перевоплощение.
Вернувшись в будни, он пересматривал в памяти с особой тщательностью моменты похорон погибшей женщины. Многочисленные, скорбящие, эпатажные, сверкающие гранями каратов. Он не мог вспомнить ни одного искренне горюющего человеческого лица. Может быть, ему так просто казалось? Эмилия Францевна была весьма состоятельной, одинокой дамой в преклонных летах. Почему одинокой? Степан Кузьмич прервал свои рассуждения. У неё был родной