вопросов; мадам Нильсен бегала мимо нас с видом именинницы.
– Девочки, вы большие молодцы! – объявила она по завершении конференции. – Давайте я сфотографирую вас для соцсетей нашей кафедры. Плакат вам не нужен?
Мы переглянулись – ни я, ни Богумила не хотели снова таскаться с ним под дождем.
– Отлично, тогда я заберу его для истории, – подытожила мадам Нильсен, скрутила ватман в трубку и убежала.
…В конце семестра, когда выяснилось, что участие в конференции никак не влияло на итоговую оценку по франкофонии, я слегка разволновалась. На контрольной мадам Нильсен показала себя настоящей дочерью викингов, поставив большей части группы оценки, которые в России приравняли бы к тройке с плюсом.
– Можно хотя бы получить подтверждение участия в конференции?
– Конечно!
И преподавательница пустила по рядам простые листочки А4 без печатей: «Настоящим удостоверяется, что такой-то такой-то выступил с постерным докладом в Канском университете. К. Нильсен».
Через пару дней мадам Нильсен вернулась в Осло, а мы с Богумилой остались у разбитого корыта: без постера, без сертификата, без фотографий в соцсетях кафедры и с тройками по предмету, к которому готовились усерднее всего.
Пришлось подключать реннского профессора и публиковать наш доклад в российском научном сборнике, но это уже совсем другая история…
5. Раковина и камень
Как приятно бывает ощущение усталого, но довольного бездумья, которое наполняет тебя прохладным вечером в салоне автобуса где-нибудь на альпийском серпантине или в нормандских полях!
Но я безнадежный человек, и едва оказываясь в таком положении, сразу начинала донимать себя упреками: а как же диплом? Что мне предъявлять по возвращении в Россию?
Я вздыхала и ехала дальше, все так же ничего не делая.
Однако под конец канской стажировки у меня все же возникла идея компромисса с совестью: поскольку в моем дипломе шла речь в том числе об импрессионистах, я решила устроить мини-тур по самым живописным местам, которые писали эти художники. Предполагалось, что нежные оттенки волн Ла-Манша на закате и невесомые облака в перерывах между дождем и ливнем окажут на меня такое впечатление, что я тут же брошусь писать опус на семьдесят страниц с введением, актуальностью и заключением.
Что ни говори, к дождю я уже успела привыкнуть, а вот к близости моря – еще нет. И в самом деле, вслед за местными жителями я постепенно привыкла считать морем Ла-Манш, который в России принято называть проливом, а в Великобритании и вовсе каналом. Эта трансформация не прошла гладко: до тех пор море ассоциировалось у меня со следами ила на нагретом песке, криками торговцев восточными сладостями, восторженными воплями малышей в надувных кругах и запруженным пляжем, на котором негде упасть яблоку. Поэтому, когда я впервые приехала на пляж Уистреама, мне было очень непривычно бродить по нему в полном одиночестве, да еще и одетой в куртку – дело было