что он знает, что на нужной неделе там изображен не «дядя», а другая знаменитость, хотя тот великодушно готов подписать за этого другого, и Митя смеется его остроте к случаю («не собственно ручно»), которая кажется ему восхитительной. Но тут Митю оттерли в другую комнату, где тоже музыка и общий говор. Играют его знакомые: на аккордеоне Яворский, его жена Лиза на скрипке. Поймав Митин взгляд, он перестает играть (чего никто не замечает), улыбается, встает и пытается его обнять, но мешает аккордеон, свисающий на ремнях ему на живот, и он только похлопывает Митю обеими руками по плечам и, смущенно отступив, радостной скороговоркой сообщает, что исполнил его просьбу и привез из чужих краев автомобильное колесо 912-го размера, и тут же ведет его, всё не снимая аккордеона, в другую комнату, где колесо лежит, упакованное в целлофан, и оттого, что Коле очень нужно вернуться в первую комнату, где «дядя» покорно ждет его с приготовленным для надписи вечным пером, а вернуться извнутри сновидения было решительно невозможно, Митя проснулся. Перебрав мысленно свой сон, он сказал про себя «Царю Небесный» и, встав с постели, первым делом достал из портфеля оксфордский словарик, который всегда возил с собой, и посмотрел, как по-английски «морошка». После чая с гренками в маленькой столовой, где в такой ранний час никого, кроме него, из постояльцев не было, он поехал в больницу, по дороге купив марок, конверты, баночку «cloudberry jam» и две батарейки.
Николай Львович выглядел свежей вчерашнего: выбрит, в чистой рубашке, в глазах искра, постельное белье сменено, на столике в графине фиолетовые и красные тюльпаны. Вчера он ни о чем не спрашивал, ни о нем, ни о его домашних, сегодня же первым делом: «Ну а вам как живется?» – «Да как сказать… Скорее хорошо, пожалуй. Слава Богу. Вот принес вам конверты с марками, варенье…» – Митя сначала отнес множественное число вопроса к своей семье, но из следующего понял, что сегодня дядя почему-то решил говорить ему «вы»: «Вот спасибо, как это вы догадались, у меня как раз все вышли! А варенья мне не позволено… но все равно спасибо. Вы ведь иерей, кажется?» – «Дьякон…» – «Простите, забыл: как давно вы за границей?.. Девять? Впрочем, я не так сказал, надо было – „в чужих краях“, как прежде говорилось. За границей говорили, когда знали, что вернутся же когда-нибудь, было куда возвращаться. Эмигрант, если настоящий, совсем иначе понимает «границу»; для него это ров и вал и разводной мост. Партия Седого Гостя из последнего акта: „От нас никто ни Бога не отнимет, ни родины – хоть родина от нас сбежала…“, сбежала – за границу. Но на стрежу супротив не сгребешь». – «Что это значит?» – «Значит, что, мол, жмись ближе к берегу, коли не хочешь, чтоб отнесло. Да. А как… жена?» – «Аня… хорошо. Устает, конечно: на ней дом, дети, потом частные уроки…» – «Аня! Отлично помню ее, постойте, когда это было?» – «На нашей свадьбе, в девяносто четвертом». – «Да. Она была похожа на Агнию – помните, в „Первом круге“? Не помните? Невеста этого осла… как его? Изотов? Кононов? Никонов? Крупнотелый, в пенсне и кителе, вспоминает ее