мне совершенно неинтересны ее вопли, ем спокойно, мамуле подкладываю салатиков, улыбаюсь дяде Мише. Почему-то истерики тетки меня совершенно не трогают. Даже когда она срывается на визг, я лишь недоуменно изгибаю бровь.
– Вы совсем одичали в своих странствиях. Предупредили бы, что приедете, я бы вам всем купила в подарок по книге этикета.
Теть Катя задыхается от ярости, но, видимо, в моем взгляде и поведении считывает нечто такое, что затыкается и молча ест салат. Она надута, как жаба, и я понимаю, что рано или поздно сорвется на очередную порцию визга, но лишь хмыкаю про себя.
Не в этот раз, тетя Катя.
Не в этот раз.
Отмечаю и позитивные моменты с другой стороны. Мама под моим суровым взглядом не соглашается уступить гостям свою спальню, и им приходится ютиться всем в одной-единственной гостевой комнате на первом этаже. Дядю Семена сразу же выгоняют на диван в гостиную, но кажется, ему все равно. А, может, он даже этому рад.
Сестры, вынужденные спать на полу на надувном матрасе вдвоем, все время ноют по этому поводу, намекая, что: «У Алинки есть целая комната, и она могла бы…»
– Не могла! – пресекаю любые разговоры на эту тему, из раза в раз подтверждая звание мегеры. – Хотите удобств – шуруйте в гостиницу. А нет – подчиняйтесь правилам этого дома.
Сестрицы в шоке, тетя Катя злится, выговаривает маме, но та пока держится, осаживает младшую. И, кажется, ей все больше это нравится. Может, и во вкус войдет.
Я все больше провожу времени в своей комнате, не в силах выслушивать очередное нытье или откровенные оскорбления. Да-да, Романа мне тоже припомнили в контексте: таскаешься неизвестно где и с кем, пока родственники, понадеявшиеся, превозмогают.
Ради мамы держусь, еще сутки, а потом меняю билеты. Все равно наша семейная идиллия нарушена и весь мир снова вертится вокруг маминой сестры.
Поводом становится момент, когда я обнаруживаю Владу в своей спальне. Она рассматривает подаренную мне Романом подвеску, которую я оставила в коробочке на тумбочке у кровати.
Вместо того, чтобы извиниться, эта хамка ничтоже сумняшеся выдает с ходу:
– Классная подвеска! Подаришь?
– Не подарю! – рявкаю я и выставляю сестричку за дверь.
Та жалуется матери, и тетя Катя принимается клевать мою маму, какую жадную и грубую дочь та вырастила.
Я как раз спускаюсь на кухню, чтобы налить себе воды и слышу их разговор.
– Не вам говорить о жадности. А вашу дочь я бы как следует выпорола. Это надо же только додуматься трогать чужие вещи без спроса! – вмешиваюсь я.
– Раньше тебя это не смущало… – выдает тетя Катя и тут же осекается, осознав, что ляпнула глупость.
– Меня это смущало всегда, – делаю акцент на последнем слове. – А вот вам бы не помешало получше воспитывать своих дочерей. Так и до воровства недалеко.
– Да как ты смеешь?! Зина, уйми свою дочь! Она совсем в этой своей Москве потеряла человечность! – Тетя заводит привычную волынку, добавляя слезу в голос.
Едва сдерживаюсь, чтобы не выплеснуть воду ей прямо в лицо.
Закатываю