в Иволь угадывалось нечто нездоровое, как в дереве, с голых веток которого в разгаре лета облетает листва. А потому на предложение выпить чаю он отреагировал суше, чем намеревался:
– Нет, благодарю. Я буду краток и полагаю, что смогу обрадовать вас.
– Что? – недоверчиво переспросила пианистка.
Впервые она почувствовала, что граф Нуршенг обращается конкретно к ней, а не строит красивый фасад разговора. И это пугало. Дворянин и раньше внушал ей робость, а теперь, когда он вернулся таким возмужавшим, Иволь и вовсе терялась.
– В ближайшие месяцы я отменю нашу помолвку и вы станете свободны.
– К-как… нет, подождите, вы не можете! – вопреки ожиданиям Иверта, Иволь перепугалась. – Это что, шутка?
– Мне казалось, вы и сами не пылаете ко мне страстью.
– Да, но… но что я скажу маме? – На лице Иволь отразилось жесточайшее страдание. – Все уже знают о нашей помолвке. В какое положение вы меня ставите?
– Я вас умоляю, полгода, год – и об этом забудут, – снисходительно отмахнулся Иверт. – Вы обычная нордианка, а не светская дама. В любом случае, мне жаль, если эта новость принесла вам огорчение. Но я не собираюсь жениться на девушке, которая для меня непривлекательна. В ближайшее время никто об этом не узнает, можете спать спокойно. А теперь прошу меня простить.
С пылающими щеками, точно после пощёчины, пианистка беспомощно смотрела, как он направляется к дверям. Увы, Иверт не знал, что для Иволь в этом вопросе не существовало счастливого исхода. Когда она думала о предстоящем браке с графом, её охватывала тоска, однако гнев маменьки, попробуй она перечить, ужасал ещё больше. Жизнь Иволь, проходящая в лишениях и подспудном страхе, приучила её выбирать из двух зол меньшее, и сейчас она дрожала, не испытывая никакого облегчения. Что же теперь будет? У неё не выйдет спокойно спать, как это легкомысленно предложил Иверт Нуршенг. Как можно спать перед смертной казнью?! Невероятная слабость накатила на пианистку, пол поплыл под ногами, и она ухватилась за край рояля, чтобы не упасть. Раздался пронзительный, диссонансный вопль клавиш.
Он одновременно испугал Иволь и помог прийти в себя. В уродливо прозвучавших нотах словно бы заключалась квинтэссенция её истерзанной души. Это был первый мужчина, который оценил её – и оценка оказалась негативной. И ведь Иволь знала, она с самого начала чувствовала, что выглядит на фоне этих аристократов серой молью. Так какого демона потребовалось искать их снисхождения?! Будь её воля, она бы ни за что не опустилась до тех унизительных встреч, когда Иверт глядел на неё, как на досадную обузу. Злые слёзы выступили на глазах Иволь.
Но ведь унижение отказа – ещё полбеды. А мерзкие слухи? Если бы только маменька не раззвонила каждому встречному, что её знаменитая дочка скоро станет графиней! Кому же всё это было надо, кто виноват в её бедах и несчастьях?! Медленно, словно нехотя, в неизведанных глубинах души пианистки закипал гнев – непривычная и оттого лишь