тебя Лешей и Лешиком был.
– А захотелось. Услышала и понравилось. Созвучно со словом мех. Ты ведь такой же… Внешне красивый, приятный на ощупь. Податливый, когда по шерсти гладить. Теплый, даже горячий моментами… – Наташа погладила ладонью лежащую рядом жилетку. – Но уже не живой. Не жи-вой… Тело согреть можешь, а вот душу, увы… Хоть вой…
– Ну что ты такое говоришь, Таша… Я же нормальный живой человек…
– Это ты себе льстишь… В по-настоящему живом человеке должна быть не просто физическая, а животворящая, жизнеутверждающая сила. В тебе она есть? А? Как мне видится, какая-то присутствует, но совсем не та… Вот и получается, если ты и человек, то не живой… А если живой, то уже и не человек вовсе…
– Что ты за ерунду городишь? Живой, не живой… Бред какой-то. Раньше тебе ведь хорошо со мной было, – усаживаясь рядом на диван, примирительным тоном произнес Горецкий.
– Было. Но только вначале… А потом я поняла, что ты как кактус, цветущий раз в сто лет… Преобразился на миг, пустил радостно раскрывшуюся навстречу солнцу прекрасную белую с розовыми прожилками стрелку, порадовал мир кратковременным нежным цветением… И сдулся. И все. Остались только острые колючки, еще и смертельно опасные при этом…
– Какая смачная метафора! Если ты думаешь, что сразила меня своим офигительным сравнением, то глубоко ошибаешься. И вообще, Таша, кончай выделываться и нести всякую чушь. Я как любил тебя, так и люблю. И совсем не изменился… – со вздохом откинулся на мягкую спинку дивана Лех.
– Нет, ты изменился, и сильно. Хотя… – задумчиво протянула жена, глядя на него в упор. – Может, и не изменился… Наверное, ты всегда был мортусом, только старательно это скрывал, но с годами это стало все более отчетливо проявляться.
– Кем был? – нахмурился подполковник.
– И был, и есть… Мортус. Или, если попроще – могильщик, – Наташа злорадно мысленно отметила, как при этих словах напряглось и побледнело его лицо.
– Это почему же?
– Да от тебя ж веет могильным холодом! Ты всегда носишь эти ужасные черные траурные майки. И вспомни, во Львове (в свадебном путешествии!) ты зачем-то потащил меня на кладбище и полдня заставил таскаться среди замшелых гробниц.
– Это же был Лычаковский некрополь – историко-мемориальный музей заповедник, охраняемый ЮНЕСКО памятник старины…
– Это было кладбище! Не исторический музей, а кладбище! А ты как зачарованный часами бродил по нему, даже не замечая, что меня тошнило от вида этих могил!
– И только поэтому…
– Не только! – голос жены сорвался почти на крик. – Ты несешь гибель всем, кто рядом с тобой! Из-за тебя родилась мертвой моя дочь! Из последней командировки ты вернулся как из преисподней, с каким-то адским запахом смерти… Я иногда просто боюсь тебя… А ты знаешь, что нашептала мне тогда цыганка в ресторане в Праге?
– На чешском? – иронией Лех попытался скрыть неподдельный интерес.
– На чистейшем русском! И сказала она… – пауза, как клубок сигаретного дыма, повисла в воздухе.
– Что? –