будет как в "Золушке", но на самом деле… На самом деле все, скорее, будет как в… Как в…
– "Русалочке"?
– Да. Да, точно. Там все плохо закончилось, верно? Напомни, что произошло?
Хэвен смотрит на чашку с остывающим кофе в своих руках и вдруг понимает, что не чувствует ничего, кроме холода снаружи и внутри. Нож застрял глубоко в сердце, и от него единственного сочатся тонкие нити тепла, распространяясь по телу. Она думает, пока нож есть, сердце ее бьется, и ей тепло.
Ванесса сверлит ее тяжелым взглядом сквозь рассеивающееся облако сигаретного дыма.
– Ничего особенного. Русалочка умерла.
***
– Мам, все нормально, не волнуйся. Да, у Ками есть пижама для меня.
На другом конце провода повисает молчание, и Хэвен скрещивает пальцы.
– Ладно, – голос мамы смягчается. -Я понимаю, тебе хочется отвлечься от всего этого. Но ты уверена, что хочешь побыть именно с Камиллой?
– А что в этом такого?
Хэвен настораживается, в ее ушах все еще звучит голос Кэсси: "шлюха".
Она слышит, как вздыхает мама.
– Да ничего. Просто Вы же дружили давно, Вы тогда совсем маленькие были. А сейчас у тебя вроде появились новые подружки.
– Они не подружки мне, мам.
Тишина, потом снова вздох.
– Хорошо. Но чтобы школу завтра не прогуливали.
Хэвен тихо смеется.
– Завтра воскресенье, мам.
– Точно. Тогда приходи к завтраку.
***
– У тебя кровать больше моей старой комнаты, ты это знаешь?
Камилла хихикает.
– Той, что в Нью-Йорке?
– Ага.
Хэвен удивляется, что сказала так о своей комнате. Ведь она всегда считала свою маленькую уютную завешанную плакатами American Horror Story комнату в Нью-Йорке своей родной комнатой, а не старой. Сколько прошло времени с тех пор, как она ее покинула? Месяц? А кажется, будто Нью-Йорк был всего лишь сном, и из Стрэнджфореста она никогда не уезжала.
– Мне жаль твоего брата, – голос Камиллы снижается до шепота. – Если ты хочешь поговорить…
– Не думаю, что хочу, но спасибо. И мне жаль Паулса.
Камилла хмыкает.
– Не уверена, что их можно сравнивать.
Хэвен задумывается. Кот и человек? По всем правилам морали нельзя, но разве Паулс не возразил бы, если бы мог говорить?
– Наверно, это были какие-то хулиганы. Дети бывают жестоки.
Камилла кусает губы, раздумываю над ее словами, а потом поворачивается к ней на кровати.
– Да, но… Мне кажется, это был тот мужчина.
– Старик у аптеки?
– Да.
– Ну, не думаю.
– Почему?
– Зачем ему это было нужно? Ты же его даже не знаешь. А еще ты говорила, он был босой. Сложно было бы пройти босиком такое большое расстояние – от твоего дома до аптеки.
– Ты права, – усмехнулась Камилла. – Но он все равно был… странный.
Хэвен поглубже зарывается в одеяло, в голове ее сам собой всплывает образ странной белокурой медсестры из больницы.
– Странный,