опять же малюсенькими глоточками, чтобы разом весь аромат, весь самый главный вкус мёда не смыть!.. И увидите, дорогие товарищи, после такого чаепития целый день и вкус, и запах медовый слышать будете… Я понятно объяснила?.. Тогда приступаем!..
Из открытых банок потянуло луговым разнотравьем, терпким запахом цветущей гречихи и сладковатым, кружащим голову липовым цветом. И эти запахи Павел Петрович забыл за долгие годы свой отсидки… Из каких, оказывается, на первый взгляд, пустяков, из каких мелочей складывается жизнь человеческая!.. И в ту же секунду он так ясно, так отчётливо понял, что он забыл не только эти запахи и вкус настоящего мёда, но ещё многое-многое другое и что ко всему этому ему предстоит заново привыкать… И вдруг стало очень обидно и захотелось пожалеть самого себя.
– Жалеть себя, самое последнее дело!..
Павел Петрович даже вздрогнул от неожиданности. Как это Людмилка смогла угадать его мысли?..
А та, наслаждаясь впечатлением, какое производила на пассажиров её осведомлённость в медовой науке да и само угощение – дедовский мёд, продолжила:
– Дед мой, Артём Ефремыч, ещё в империалистическую глаза лишился, а после Гражданской у него на левой руке всего три пальца осталось. А ведь он тогда ещё совсем молодым человеком был. Ему в двадцатом, когда мамка моя родилась, всего двадцать четыре годочка стукнуло. И вдруг бац! – инвалид!.. Так что вы думаете?.. Дедуля мой помирать собрался?.. Как бы не так!.. Он, такой покалеченный, одноглазый, во-первых, женил-с я… И в жёны себе не какую-то завалящую девку-однодневку, а первую красавицу на селе взял!.. А во-вторых, шестерых отпрысков на свет Божий произвёл! Один другого краше!..
Влад тихонько присвистнул:
– Ты, Людмила, сочинять-то сочиняй, но меру всё-таки знать надо.
И в самом деле, глядя на Людмилку, как-то не очень верилось, что мать у неё была необыкновенной красавицей, но это её ничуть не смущало.
– Вы, товарищ Влад, не смотрите, что я ростом не вышла. Это я в отца такая. А мамка у меня – ого-го!.. Раскрасавица!.. Таких ещё поискать надо!..
Влад был великодушен:
– Валяй, ври дальше…
– Погоди! – оборвала его Макаровна. – Не любо, не слушай. Ты, красавица, не смущайся.
Однако, похоже, смутить "красавицу" было не так-то просто.
– Так вот, дед мой за всю свою корявую жизнь ни разу никому не пожалился, ни разу ни у кого милостыни не попросил. He-а, всё сам… Всё сам!.. – она с гордостью оглядел всех, мол, знай наших!.. – И даже теперь… ведь почти не видит ничего, а никак успокоиться не может: всё хочется ему ещё кому-нибудь радость подарить!.. Пусть через мёд, но какая разница через что? Главное, не зря человек на этой земле проживает!..
– Дай Бог ему здоровья! – Макаровна перекрестилась и, вздохнув, с тревогой посмотрела на сына. – Стойкий человек твой дед, Людмила. Не каждый на такое способен.
Павлик осторожно поставил свой стакан с чаем на стол.
– Когда у человека одного глаза нет, это ещё ничего… Можно пережить.