монах-проходимец, вроде этого Безродного, постояльца вашего, и под монастырь подвести может, – он не собирался шутить, но, как ему показалось, сама собой получилась острота, которая ему очень понравилась, и он от души рассмеялся.
– Хотя, чему он смеялся, я так и не понял, – признался Алексей Иванович и замолчал.
В предбаннике было тихо. Трубочка у Егора давно погасла, но он не вынимал её изо рта, сидел неподвижно, уставившись в одну точку, пытаясь переварить только что услышанное.
Первым нарушил молчание Иосиф:
– А кого он убил, вам не сказали?
– Сказали…Майора КГБ.
Егор аж присвистнул:
– Вот это да!.. Ясно теперь, отчего это знакомец наш в бега ударился. Такое, по моим понятиям, на "вышку" тянет.
– Постойте!.. – всполошился Иосиф. – А откуда они узнали, что он… ну, что этот самый… гражданин Безродный был у нас в Дальних Ключах?..
– Проще-простого. Нашёлся доброхот и сообщил о том, куда следует. В письменной форме.
– Понятно, – брезгливо поморщился Егор. – Донос?..
– Да нет, заявление. А впрочем, называй, как хочешь.
– А ты читал? – поинтересовался Егор.
– Читал.
– И кто же его накатал?.. Или, как говорится, писатель оказался скромником и захотел остаться в неизвестности?
– Какая разница, кто? Разве в этом дело? – не хотелось Алексею Ивановичу на эту тему разговор продолжать.
– Существенная разница, – не унимался Егор. – Народ должен знать своих "героев". В лицо.
– Я написал, – тихо, но внятно произнёс из своего угла Никитка. – Доволен теперь?
– Вполне, – казалось, Егор и не удивился вовсе, словно заранее знал, кому принадлежит авторство. – Слушай, Никита Сергеевич!.. Поросячья твоя душа!.. Когда ты, наконец, уймёшься?.. А?.. Скоро ли шкодничать перестанешь?.. Глянь, от горшка два вершка, кажись, прихлопни чуток и одно мокрое место останется, а сколько от тебя всякого неудобства происходит, сколько пакостей ты натворил!.. Сам-то понимаешь это?.. Сам-то осознаёшь, какая ты гнида, Никитка?!..
Тот ответить не успел. С улицы донёсся хриплый раздражённый бас: "Куда подевались все?!.. Есть тут кто живой?!.." По ступенькам загромыхали тяжёлые шаги, дверь с треском распахнулась, и на пороге вырос Герасим Седых.
Но в каком виде!..
На председателя колхоза было страшно смотреть. Перемазанная глиной шинель нараспашку, без шапки, волосы всклокочены, на лбу кровавая ссадина, воспалённые красные глаза налились болью и гневом, в обеих руках по бутылке водки. Картина!
Герасим Тимофеевич был зверски пьян.
– Мир честной компании! – нетвёрдой походкой на плохо гнущихся ногах он подошёл к столу, грохнул на столешницу обе поллитровки и, сбросив на пол шинель, с размаху рухнул на лавку. – Извиняюсь, конечно, за вторжение, но вы мне все… Я с вами… То есть вы со мной… сейчас будете… пить!.. Ясно?!.. И чтобы никаких возражений!.. Не потерплю!.. – и шарахнул здоровенным кулаком по столу. В дверях парной