Боишься, – довольно улыбнулась она. Повела носом, отчего пригожие черты сложились в хищный оскал. И закончила: – Верно, боишься.
Она коснулась холодными пальцами подбородка Путяты, заставив того склонить голову. Обвела липким языком дрожащую губу и с удовольствием сглотнула.
– Так вкуснее.
Госпожа сомкнула губы вокруг побелевшего рта Слуги и долго, с упоением целовала его. Обмершего, испуганного. И остановившееся сердце его снова забилось.
Затем чаровница прервалась, вложив в теплеющую ладонь несколько бумаг:
– Свезешь их как уговаривалось, до того привязав к капищенской земле. По одной на воеводство. Да отдай в руки. Не читай, не разворачивай по дороге. И ничего не бойся: Струпный Мор, он лишь для живых. Ты ж ни жив, ни мертв…
Небо полыхнуло. Раздался раскат грома. За ним – другой, третий…
И шепот божественный – тихий, едва различимый. Знакомый…
Когда-то он мог слышать его. Иногда – их. Голоса разные – диковинные, не похожие на людские. И говорили-то всегда на наречии странном, которое не повторить, но лишь разуметь можно. А Путята, будучи слышащим, понимал говор небожителей. Нес в мир слово святое.
Руны читать умел. Судьбу человеческую по ним распознавал, хотя и знал: не любит того Пряха-матка. Не для таких, как он, ручнички судьбоносные расшивает.
Подворовывал, как тот рыжий хлопец, которого он нынче ночью ворожебником сделал. Но все больше – гадал. На выставах крупных обитался, в городах великих, где люду – тьма. И всегда найдется тот, кто отдаст алтын за развлечение. Особенно если развлечение то – не дурость вовсе.
А это понимали вскоре все, кто подходил к провидцу Путяте.
И молва о нем шла, а горстки алтынов в карманах росли. Видно, так и встретились они с Чародейкой. Неспроста та встреча состоялась, как теперь понимал он. А дальше…
Разве возможно противиться любви, впервые по-настоящему сердце тронувшей. Когда-то он думал, что нельзя…
Когда-то, да только не сейчас. Колдунья заглушила в нем дар небожителей. Только может ли смертная лишить того, что дали сами боги?
Слуга прислушался, пытаясь разобрать хоть слово. О, если бы он снова мог слышать!
Но Госпожа болезненно сжала руку, заставляя ту снова онеметь. Напомнила ему о том, кем была. Смертной? Нет! Но и не божиней…
Глаза мужчины испуганно опустились к ладони и в ужасе расширилась.
Узорная изморозь побежала дальше, вот-вот достигая плеча. И рука снова упала – безвольная, лишенная жизни.
– Ты больше не услышишь Его, понял? И имя свое вспоминать не смей!
И Путята обреченно кивнул.
Пронзительно кричал ворон, созывая сородичей на пир.
– Кар-рр! Кра-аа! Кар-рр! Кра-аа! Кар…
Тонкая короткая стрела – не чета здешним – оборвала надоедливый крик жадной птицы. Слетятся еще? Пусть! Лишь бы молчали!
Запах гари, казалось, пропитал гиблое место. Он витал в воздухе, забирался в ноздри и небольшими хлопьями оседал на