Почти до рассвета мелькали их тени у костра, доносились радостные возгласы.
На третий день пути, когда показалась вдали гора Елеонская, забелели среди масличных деревьев дома Вифании, дорога заполнилась людьми, торопящимися на праздник Кущей. И все либо несли и везли на ослах зерно, муку, масло, вино, ладан, либо вели с собой животных в жертву Господу. Те, кто победней, шли налегке, несли в жертву Господу горлиц и голубей. Но все были веселы, с радостным возбуждением приближались к Иерусалиму, предвкушая радостные семь дней в кругу друзей и знакомых. Праздник Кущей, установленный в честь сорокалетнего странствования евреев по пустыне Аравийской после избавления от плена египетского, был одним из трёх великих Иудейских праздников. И был он самым радостным из них. К этому дню все плоды земные убраны с полей и садов, народ освободился от тяжкого труда в полях и садах, мог отдохнуть, повеселиться.
Иоаким ночевал в Вифании у давнего знакомого своего Ахаза, который всегда покупал у него овец. Рано утром вместе с ним направился в Иерусалим, чтоб одним из первых прийти в храм, принести жертву. Ахаз взял с собой годовалого овна.
Спускались с горы Елеонской к раскинувшемуся внизу Иерусалиму среди возбуждённого предстоящим празднеством народа, среди шума, шуток, радостных возгласов. Ахаз пытался разговорить Иоакима, но тот отвечал односложно, неохотно. О покупке овец они ещё вечером договорились, тогда же рассказал Иоаким Ахазу об Анне, о стадах своих, которые приумножились весной, о пастухах. И теперь все мысли Иоакима были о первосвященнике Рувиме, об угрозе его. Прежний первосвященник, умерший в прошлом году, был сердоболен, добр, не напоминал Иоакиму о его бесчадии. А Рувим горяч, строг, жестокосерден. Забыл ли он о своих словах? Неужто опять при всех вспомнит о его бездетности? Неужто опять будет корить, ругать за неведомые грехи? На душе у Иоакима от таких мыслей было тревожно. Весь долгий путь тревога не оставляла его. И в Иерихонской пустыне, и на берегу Иордана, и в скалистом ущелье, и здесь пред лицом Иерусалима на горе Елеонской, когда уже виден храм, тревога жгла душу. Иоакиму казалось, что все, кого он встречал по пути, с насмешкой думали о нём, спрашивали себя, зачем он, Иоаким, идёт в храм, ведь жертву его первосвященник не примет. Думал так и тогда, когда его радостно приветствовали знакомые, расспрашивали об Анне, о приплоде в стадах. Ему казалось, что расспрашивают об Анне, о приплоде с умыслом, с намёком, с тайной усмешкой, мол, стада плодятся, а жена бесплодна.
– Иоаким! – вдруг услышал он возглас и поднял голову, обернулся. Оглянулся и Ахаз. Их догонял Анамеил, бедный, но насмешливый назареянин, который всегда подшучивал над Иоакимом. В руках у него была клетка с голубем. – А ты зачем здесь? Зачем проделал такой тяжкий для твоих лет путь? – громко и удивлённо спросил Анамеил.
Иоаким молча отвернулся от него и пошёл дальше. Прохожие стали оглядываться на них, прислушиваться. Заметив внимание народа к его словам, Анамеил продолжил насмешливо:
– Стареешь