львы цепляются за листья раскачивающихся пальм.
Иоаким грустно усмехнулся, вспомнив этот рассказ, представил, как простодушный пастушонок ахает, слушая Сафара, и снова прилёг на шкуру и опять погрузился в свои грустные думы. Вдруг почудилось ему, что не один он лежит под деревом: рядом с ним Анна. Представилось так явственно, что Иоаким оглянулся. Вспомнилось, как точно такой же лунной ночью, больше тридцати лет назад, лежал он рядом с Анной на шкурах под деревом. Он был молод, и Анна юна, как Девора теперь. И всё было у них впереди, мнилось тогда, что будет у них столько же детей, сколько у Иакова. За что же Господь наказал его? Вспомнилась Анна на пороге дома ранним утром, когда он собирался в Иерусалим, увиделось её грустное лицо с тёмными морщинами на лбу. Ей ведь пятьдесят лет. А Сарре Авраамовой было девяносто, когда она родила Исаака. Всё в руках Божиих. Но ведь Авраам, когда отчаялся иметь детей, с согласия Сарры взошёл к служанке своей Агари, и она родила ему сына Измаила. Вспомнилось, как однажды служанка Анны Девора, игриво блеснув глазами, сказала ему, что она может родить ему не одного сына. «Взгляни на седины мои!» – строго ответил ей тогда Иоаким. «Что седины? – засмеялась Девора. – Седины дают мужчине уверенность и силу. Разве не так?» – «Уйди, блудница! – вскрикнул Иоаким возмущённо. – Бес в тебе говорит!» Может, зря он тогда прогнал её? Может, она права? Может, мог бы он с ней познать радость отцовства? От этой мысли озноб передёрнул всего Иоакима. Он вскочил со шкуры Деворовой, вскинул руки вверх и с отчаянием произнёс вслух:
– Господи, Господи, прости меня за мысли мои греховные! Господи, не отводи взора Твоего от меня грешного! Не оставляй меня, дай мне силы преодолеть искушения!
Иоаким долго молился. Прилёг он тогда, когда костёр у источника погас. Тускло тлели его замирающие угли. Ущербная луна поднялась высоко над холмом, тень от дуба стала резче, стали видны белые хижины притихшего селения внизу. Только цикады неумолчно и печально стрекотали, стрекотали, словно сочувствовали ему, разделяли его скорбь. Под их грустную, нескончаемую песню Иоаким заснул.
Разбудил его утром хруст сухой травы под ногами Сафара. Иоаким открыл глаза, но не стал подниматься навстречу, лежал, молча смотрел, как подходит к нему его старший пастух.
Сафар поприветствовал его почтительно и спросил:
– Что же ты к нам не пришёл? Мы помогли бы тебе устроиться?
– Вы спали. Будить не хотелось, – зашевелился, поднимаясь, Иоаким.
– Сегодня придёт Регем? Ты встретишь его? – спросил Сафар.
– Нет.
Регем – торговец скотом.
– Что сказать ему?
– Скажи: всех овец и коз купил Ахаз. Если его интересуют верблюды, продай сколько возьмёт.
– Ахаз разбогател? – спросил Сафар.
– Господь благоволит ему. Он покупает дом в Иерусалиме…
– Ахаз добрый человек. Он всегда жил по законам Господа Бога нашего, – почтительно согласился