не «Сибирь», а «В Сибири тараканов нет» и стал писать только о тараканах, которых нет, о целых племенах, о тысячелетиях жизни тараканов, которых нет, о великих тараканьих войнах, которых нет. Он стер с лица Сибири не только тараканов, но их историю, до основания, до их появления на белый и чистый сибирский свет. Переписать это тараканам было уже не под силу. Возможно, с чьей-то помощью они и могли бы все исправить, но к кому обратишься, когда, попадая в Сибирь, все забывают о твоем существовании, так, как будто в Сибири тараканов нет.
ТЕАТРАЛЬНЫЙ РАЗЪЕЗД
И рассказать бы Гоголю
про нашу жизнь убогую.
В. Высоцкий
Петровы снова озаботились образованием сына и вызвали учителя музыки – православного паренька, живущего в католическом храме и вырезающего из дерева какую-то хреновину для архиепископа с гербом и вензелями.
– Это баран или овца? – спросила его Алевтина, разглядывая эскиз.
– Это бык! – обиженно ответил Илюша и ушел настраивать электронный орган.
Алевтина ему не нравилась, вопросы кощунственные задавала: устраивают ли служители храма тайные обряды, собираются ли по ночам, когда в костеле никого нет… Странные фантазии.
Алевтина, напротив, радовалась, что Илюша теперь в храме живет, потому что там есть душ. Чувствовалось, что учитель музыки регулярно моется, и хотя Алевтина стелила покрывальца везде, прежде чем усадить гостя, была спокойна: сублимированный запах созревающего мужчины не въестся в стены и мебель, как в прошлом году.
Илюша, казалось, возмужал, но голос звучал тоньше, писклявее. И стал он, наконец, божьим человеком – жадненький до еды, глазки бегают, и жиденькая бороденка трясется, и не бороденка даже, а три торчащих в разные стороны волоска.
Прошлым летом в нем еще туманился романтический сплин. Сидел Илюша на распутье под ивовым кустом, в озеро голубое глядел, чайками любовался и симфонии в голове проигрывал. Тогда и познакомился он с Петровыми. Дарья по берегу металась и спрашивала Алевтину:
– Как думаешь, он на меня смотрит или нет? Если на меня, что же тогда не подходит? Или не на меня, ну скажи!
Петр Гавриилович оторвался от томика Циолковского, выпустил облако сигарного дыма и сказал:
– Поди да спроси!
А ведь и правда!
Подружились, стали чаи гонять, о музыке говорить, литературе, христианстве, буддизме, иудаизме, искусстве – обо всем – ночи напролет. Дашка тогда хвост распустила – жениха поймала и сидела как на выданье: ручки на колени сложив и улыбалась во все щеки, а иногда покроется пятнами розовыми, захихикает и бежать, а он за ней. И все было хорошо, пока блюли они вьюношескую дистанцию – целовались да трепетали от невинных прикосновений. Но Дашка терпение потеряла – сняла квартирку уютную, алое платье купила, вино и пригласила Илюшу в гости.