приехала не одна, с мамой. Людмила Владимировна охотно дала согласие, если не сказать больше – выступила «за» всеми руками и ногами. Лишь бы сбежать из родного города пусть даже на неделю, забыть на семь безмятежных дней суету рабочих будней, отдохнуть от надоевшего и временами нестерпимо сварливого зудежа супруга-пенсионера. А Глаша? А она просто соскучилась по милому сердцу граду Петра и жаждала скорейшего свидания с ним.
И вот их путешествие началось с отбытием от местной станции в двухэтажном вагоне поезда, в купе на первом этаже. Глаша, конечно же, забралась на верхнюю полку, с кряхтением и чертыханием, потому что свет выключили двое других пассажиров, залёгших ранее, в Москве. Позже выяснилось: соседи оба мужеского пола, только один – русский, другой – китаец. Ещё позднее за стенкой кто-то протяжно, с надрывом принялся храпеть, да так, что перегородка дрожала. Шуму подбавляли поездные колеса: те с лязгом и воем давили металл рельс – это временами заглушало застеночный храп, изгоняя его, словно беса из одержимого, но спасительного сна не подгоняло.
Утром выяснился ещё один факт: весь вагон в два этажа был забит китайцами, стремившимися, как и Глаша с мамой, в славный Санкт-Петербург. Не то чтобы Глаша что-то имела против этой восточной нации, но всё же ощущала небольшую сумятицу. Словно ты не в своей стране, и поезд мчит тебя по китайским провинциям в глубь, всё дальше от российских просторов и русского языка. Но это сразу прошло, когда двухэтажный лайнер встал в порту Московского вокзала и пассажиры, как довольные пингвины, выбрались на перрон. Сравнение с пингвинами показалось Глаше очень даже удачным, на дворе октябрь, прохладный, с дождями и ночными заморозками, отчего люди кутались в пуховики и вязаные шапки с шарфами.
И они, Глаша и мама, с дорожными сумками, как два косолапых пингвина, которых укачало от тряски в вагоне, направились в отель, номер в котором был забронирован заранее.
Уже лёжа на кровати в номере, спустя пару часов, и бодро щебеча с Людмилой Владимировной, довольной комнатой с высоченным потолком и всеми удобствами, необходимыми при временном проживании, девушка поймала себя на крохотной мысли. Даже не мысли, а зародыше таковой. Ведь Глаша бывала в Питере уже четыре раза до сего дня: один – в далёкой поездке школьным классом, второй – с подругой лет десять назад и два крайних – четыре тому года. И все поездки те пришлись либо на раннюю весну, либо на позднюю осень. Какой-то заколдованный круг получается, точно проклятие: не бывать тебе в Петербурге летом и баста! А зимой? А оно ей надо зимой? То-то.
Нет, даже в октябрьской палитре есть своя чарующая прелесть, размышляла Глаша, выглянув в окно, – то выходило в типичный для петербургских дворов «колодец», тихий, топящий все городские звуки в водах своих. Естественно, никакой растительности в таком дворике нет, ну и что, всё равно – романтика советских времён.
Первый день дался с боем. Это выяснилось ближе к вечеру, когда дочь и мать дали по набережной Фонтанки кругаля, да такого, что пятки горели. Людмила Владимировна пошутила, мол, дочь её загоняет до немочи по питерским улицам, лишь бы побольше насмотреть.
Но