провалилась в снег, и Чародейка махнула рукой. На кончиках пальцев заискрились, задрожали болотного колеру нити, а под ноги бросился ледяной смерч. Прошел-очистил дорогу, и мягкие сапожки больше не утопали в снегу.
Могила с оставленной буллой была как все – с высокой снежной насыпью да поминальным камнем. И – Пламена это знала – под камнем тем девка лежала: молодая, глупая. Тоже вот поверившая словам мужским. И ласкам…
А потом и сошла в могилу по-за глупостью своей. Дура дурой. Только дурость та нынче Колдунье на руку.
Она остановилась подле снежной насыпи и снова заискрила силу на кончиках пальцев. Сосредоточилась, ощутив под кожей не просто эманации, но мощь темную, и направила посыл действа этого к старому камню.
Земля отворялась.
Поначалу медленно, лениво, словно бы не желая раскрывать что секреты свои, что нутро ледяное. И скарбы имела охоту держать при себе…
Скрипела, жалуясь на плоть мертвую, что покориться заставила.
А Чародейка усилила нажим. Послала в пальцы больше мощи, отчего нити силы стали не просто зелеными – яркими, плотными, только все ж холодными – ледяными даже. И свет, что лился вместе с ними, тоже был неживым. Однако ж, резким, мощным.
Колдунья ведала: попадись хотя б одно живое существо под нити эти, не сдюжило б: рассыпалось прахом, не успев осознать, что с ним сталось. А ведь раньше она не могла так. Но то ж раньше. А теперь вот ее сила вровень с богами старыми встала. И еще немного…
Земля поддавалась. Стонала от обиды, что беспокоят ее, старую, уж в который раз. И жалилась на то, что ныне даже на капище покоя не приждать. Пламена слушала ее. Понимала. Покой – дело такое – его сыскать вообще трудно. Даже на погосте.
Вот и ей погост не принес облегчения, заставив покинуть место святое змеею гадкою… Оттого и отворяла грунт дальше, не жалея, пока не показались в черном дне старые кости, а подле них – булла.
Свиток-проводник, кровью слышащего напитанный. Булла отводила от нее, Чародейки самой, взгляд Симаргла, а теперь вот девке покойной послание оставит…
Свернутая берестяная грамота – подобная тем, что отправлены по Земле Лесов с Мором Струпным. Тонкая, с кровавыми письменами-рунами, с силой колдовской. Она искрилась на дне могилы так ярко, что Колдунья нашла бы ее не только под пластом земли да снега – из мира другого видно было ее.
Пламена повела ладонью и снова послала поток темной мощи на дно. Булла встрепенулась, задрожала, и поднялась. Загорелась светом ледяным, а когда на нее кровь Мары попала, полыхнула багровым, словно бы живым. И Чародейка отшатнулась.
Впервые в ее руках мертвая кровь сияла светом живым, и от того ей становилось дурно, тягостно. От того, а еще от вопросов, на которые ответов находилось все меньше. И время…
Колдунья зашептала. На языке старом, древнем. Умершим, как почили все, кто помнил о нем. Шипящем, будто бы не девка вовсе говорит, – змея у ног вьется. А ведь и она, Пламена, когда-то была змеей, гадюшницей. Шипела тогда, шипит и нынче…
Булла