в зимних сумерках да поселил в покоях каменных, свою опочивальню ей отдав. А она, окаянная, ласки не приняла. Сбежала.
И теперь вот барин сам не свой.
Сила его колдовская сочится подобно сукровице из ран. Не сдерживается ни словом ворожебным, ни духом барским. И с часом рана та не затягивается, становясь лишь горше.
Глиняный жбан, полный молока парного, разлетелся вдребезги, споткнувшись полным боком о белокаменную стену горницы. За ним – россыпью тарелки из фарфора редкого, кувшин стеклянный. Бокалы, что в самих палатах престольных даром дивным гляделись бы. А там и утварь серебряная выгнулась дугой, оплавляясь на каменные плиты пола живым зеркалом.
Подневольные бабы разбежались врассыпную. Попрятались по углам, осторожно выглядывая да ожидая барской воли.
А тот лишь сказал:
– Запрягай повозку.
И вскочил из-за стола.
В конюшне лошадей снаряжали скоро – о барском гневе были наслышаны. И сани с дорогой упряжью были готовы за десяток минут. Скакуны с норовом – вмиг отнесут господскую ярость подальше от дворовых. А там, глядишь, и сгинет она на сеннике девичьем, вернув хозяину покой и ласку.
Гай взметнулся к поводьям скоро, на ходу сбив с насиженного места старого конюха. Пинком того в дорогу наградил. Ругательством, в котором – часть силы дивной, отчего у старика до вечера мягкое место болеть станет. И поделом ему, окаянному!
Взмахнул кнутом, эманацию дивную из него прогоняя. И сила та отразилась огнем зеленым в круглых зенках глаз вороных, что понеслись во весь опор. А перед повозкой вихрь послал снег разгонять: знать, невмоготу было…
В Камнеграде знали ту упряжку. Расступались шустро, кланялись барину.
И ворота, в которые он не въехал – влетел – раскрылись на ходу.
Вереница ходов заканчивается покоями дивными, в которых замест половиц – небо синее, искрами звезд усыпанное. А посреди звезд тех – Госпожа.
– Сбежала? – Чаровница не сдерживала триумфа, пристально глядя в глаза Ворожебнику. – Я ж тебе говорила: девка, она и есть девка. Дурная, необразованная. А ты – полюбство. И благодарностью моею за нее расплатился. А ей что? Сбежала… да не одна. Доволен?
– Верни! – Гай миновал расстояние между ним и Колдуньей всего за полдюжины шагов. Метнулся к ней – и наткнулся на ледяную стену едва мерцавшей силы. Мерзлая зелень сгустилась кругом него, лишая воздуха. И тут он ощутил, как на шее затянулась живая удавка.
А Чародейка меж тем привстала с небесного мрамора да подошла вплотную:
– Вернуть? – Удавка затягивалась все сильнее. И вот уже Ворожебник не смел дышать. Перед глазами плыло, и привычные очертания покоев Госпожи исчезли, равно как и все вокруг, и остался один лишь голос: – Назови цену…
Гай попытался сказать, но покои кружились все сильнее, а голоса не хватало. Вышел один хрип:
– Все…
– Все?
– Все, что пожелаешь.
– Хорошо, – откликнулась Чаровница. – Слово прозвучало. Я возьму с тебя плату, когда придет час. А девка твоя… в дороге она,