конец всем слезам и истерикам,
ты ко мне, милая, ближе прильни:
слишком призывно блестит под тем берегом
неизгладимая рябь полыньи.
Было не жаль всей открывшейся истины,
было топтать лишь не по сердцу нам
белый тот пух возле каменной пристани —
инеем лёгший вчерашний туман.
Всей той любви – только жизнь с половиною,
всей той судьбы – только вспышка во мгле.
Что же друг к другу идём мы с повинною
снова по льду, но никак по земле?
Где тот туман, лёгший белыми перьями?
Где та рука, беззаветно, в руке?
Двое без сна, мы встречали здесь первыми
зимний холодный рассвет на реке.
Интонации. Гоа
Когда я не мог стихами, я говорил с тобой прозой,
помнил, как по-словацки «смирение и свобода»,
не обнимался с пальмой,
словно с берёзой,
и не мешал утром воду с двуокисью водорода.
И ни одну словачку я не держал за дуру.
Чушь, что
«в багровый закат кровавые реки вольются». Я
лишь сказал, что великой – русскую литературу
сделала Великая Октябрьская революция.
Или наоборот, но и это скажет о многом.
В Индии много собак, и каждую зовут Альмой.
Ночью здесь хорошо быть собакой,
а ещё лучше йогом,
чтоб, как с чужой женой, обниматься с пальмой.
Всё это, знаю, прорехи жалкого идейного скарба,
или, не знаю, происки чёрного гоанского рома.
Кстати, в Словакии на Рождество едят не краба,
а карпа.
Да, вероятно, нам лучше было остаться дома.
Сонет
Твой карий глаз каурой жеребицы,
Под гривой пот и пена под седлом…
Но вновь седлать – лишь тем верней убиться,
А запрягать – всё разметать кругом.
Слипалась ночь в один горячий сгусток,
Тянулась жизнь, мгновеньями дробя,
Но даже на короткий недоуздок
Никто не смог взять, гордую, тебя.
Когда сейчас неоновой тропой
Ты в ближний бар идешь на водопой,
Где дым слоится, как туман прибрежный,
Из слов твоих там мало что поймут,
Как ты любила вожжи и хомут
И чем был сладок этот скрип тележный.
Островок безопасности
Как-то столкнувшись лицом к лицу
на островке безопасности,
мы встали бок о бок, изобразив
разъятого в плоскости двуликого Януса.
Листья каштана перебегали асфальт
мигрирующими зелеными крабами
и под колесами гибли. Только один
спасся, мне на ботинок вскарабкавшись.
Шла ты туда, откуда шел я. И я
шел в твое прошлое, как и ты в мое прошлое.
В них мы уже врезались бы, лишь
сделай вперед по шагу. И, может быть,
вечность, что так прошла, вся и была любовь,
там,