разных сфер, но почти все люди известные в своих кругах, все имеющие влияние на судьбы людей, и все они рвались во власть, поближе к большим деньгам, или уже прорвались в Белый дом или на Старую площадь. У всех руки по локоть в крови. Читаешь «историю их болезни» и думаешь, какое же за подлое существо человек, на что только не способен ради денег, ради собственного благополучия! Ужас, ужас!
– Как думаешь, идею с хоккеистом он одобрил бы?
– Сомневаюсь. Малахов, конечно, не обеднеет, для него, что двадцать миллионов, что двадцать шесть, разница небольшая. Будет иметь не четырехмоторный самолет, а двухмоторный. От этого не умирают…
– У него личный самолет есть?
– Есть. На такие деньги самолеты коллекционировать можно.
– Да-а, и все же нехорошо мы делаем, – вздохнула Наташа тяжко. – Разве о такой жизни мы в молодости мечтали? Как хотелось жить чисто, любить всех, радоваться жизни, радовать других, а приходится… В СССР мы могли бы быть счастливы. Тогда простому человеку жилось легко, авантюристам трудно было. Зато теперь раздолье. И нам, чтоб выжить, приходится в авантюристов играть. Иначе пропадешь…
– Для любви планета наша плохо оборудована, – пробормотал с печалью в голосе Игорь.
Наташа вспомнила, что написал эти слова Маяковский, скосила глаза на книжный шкаф, стоявший напротив дивана, на полках которого золотились корешками новенькие книги классиков. Вспомнила о том, что Игорь готовится к экзаменам в МГИМО, и спросила:
– Почему ты хочешь поступать в институт международных отношений?
– Мне кажется, я был бы неплохим дипломатом, – признался, неожиданно для себя смущаясь, Протасов.
– Тебе бы актерский больше подошел. Ближе к натуре.
– Ну, нет, как раз натура моя не желает публичности, не желает быть на виду, не прельщает слава, признание. Не честолюбив… Поэтому актером мне быть противопоказано… Английским своим я недоволен, хотелось бы им владеть в совершенстве, – вздохнул Игорь. – В деревне учили его кое-как, и теперь заново практически зубрить пришлось. На курсы в МГИМО почти год ходил. Недавно хорошего репетитора нанял. Говорит, у меня данные к изучению языков есть. Льстит, конечно, – засмеялся он, – бабки хорошие получает, вот и льстит. Но я стараюсь…
– Ты не задумывался, не пора ли тебе завязать со своими операциями? – спросила Наташа.
– Пока есть во власти преступники, которые губят людей и которые неподсудны, недоступны нашему правосудию, я не остановлюсь.
– Неужели не боишься, что когда-нибудь тебя схватят или… – Наташа запнулась.
– Или убьют, ты хотела сказать, – закончил за нее, хмыкнул, улыбнулся криво Игорь. – Боюсь, конечно, боюсь! Более того, готов к тому, что рано или поздно пристрелят, но утешаю себя мыслью: кого ждет веревка, того пуля облетит.
– Зачем тогда учиться, если так думать? К чему?
– Все умрем, так, что ж, теперь не жить? Допустим, человек узнает, что он смертельно болен, что осталось