на стройку приезжал. Исподтишка оглядываю подвал: нельзя ли выбраться? Вялым, беспомощным прикидываюсь. Слышу, заверещал мобильник у амбала. Он его слушает и обращается ко мне:
– Ты из Тамбова или из района?
– Из Уваровского района, – отвечаю.
Он сказал это в трубку и ждет, слушает, потом снова спрашивает:
– Из какой деревни?
– Из Масловки…
Он повторил в трубку, подождал и ко мне:
– Фамилия как?
– Протасов.
Больше ничего не спросил, послушал, выключил мобильник и сунул в карман.
– Чего там? – нетерпеливо спросил орел с подбитым глазом. Он дрожал от предвкушения потехи над беззащитным человеком, над своим обидчиком.
– Ждать и не трогать, – хмуро бросил амбал.
– Чего ждать, чего ждать! – занервничал орел.
– Не дергайся, – остановил его амбал. – У меня, может, сильнее твоего руки чешутся… Велено ждать, будем ждать. Успеем! Не сбежит! Михалыч, не отпустит!
8
Ждали с полчаса, может, чуть больше. Они с меня глаз не спускали. Чуть шевельнусь, как псы напрягаются, в стойку встают. Слышим, дверь открылась. Шаги. Спускаются двое. Сам Михалыч входит, за ним – худощавый, жилистый, седой мужик. Волосы на голове сплошь белые, одет хорошо: костюм, галстук, но очень странный на вид. Я потом его разглядел, а сразу не понял, почему от него тревогой, чуть ли не ужасом веет. Левая половина лица у него, как мертвая, неподвижная, кажется, левый глаз не моргает совсем. И большой след от шрама. Смотришь слева на него – не по себе становится, смотришь справа, нормальный мужик, бизнесмен или менеджер крупный. Но вначале он ко мне все левой стороной держался. Вошел, глянул на меня своим жутким глазом и говорит амбалу:
– Развяжи.
– Он бешеный! – не тронулся с места амбал.
– Хотел бы я глянуть на тебя, если бы ты два месяца бетон таскал, а тебе бы ни копейки не заплатили, – спокойно и негромко проговорил седой. – Не от хорошей жизни он на стройку приехал. Развяжи.
Амбал стал развязывать меня, а я думаю, сейчас развяжет, ох и врежу я орлу, другой глаз выбью, пусть убивают потом. Орел как чувствует, держится подальше от кресла. Только освободили меня, я вскочил и к орлу, а седой каким-то образом, я и заметить не успел, вмиг подсек меня, и я полетел к ногам орла. Амбал и орел навалились на меня, снова скрутили.
– Видал, я говорю, бешеный, – пыхтел амбал.
– Отпустите! – строго приказал им седой, и мне: – Сядь!
Они отпустили, я сел. Седой повернулся к директору.
– Ну, все, Михалыч, можете идти наверх. Ребят тоже забери. Я один поговорю…
– А как же… – начал Михалыч.
– Ничего, он успокоился… Двадцать тысяч приготовьте ему.
Они ушли. Седой сел напротив. Смотрел он на меня слева, искоса, сверлил своим жутким глазом, потом усмехнулся:
– Хорошо обработали? Больно?
– Терпимо, – буркнул я.
С амбалом и орлом я только злость и ненависть чувствовал, а тут понял, что не только отпустят,