те отопрут ворота, направился к главному входу в Перфидию. Оглянуться маленький человечек соблаговолил лишь в конце пути и ожидаемо никого на дорожке не увидел. Самодовольно улыбнувшись, он собрался было вернуться обратно, как вдруг его окликнули со стороны парадного входа:
– Искренне прошу прощения за такое своеволие, но из-за своей профессии я выработал вредную привычку между длинными и короткими дорогами выбирать последние, – Александр Мстиславович обезоруживающе улыбнулся. – Вам, должно быть, нравятся прогулки. Понимаю, и всё же, —Знающий бросил беглый взгляд на циферблат карманных часов из красного золота, – мне бы не хотелось опоздать на столь важную встречу, хотя, безусловно, ваше общество доставляет мне немалое удовольствие. – Он склонил голову набок. – Боюсь показаться нескромным, но, как вы видите, я прекрасно разбираюсь во внутреннем устройстве Перфидии. Вы можете спокойно продолжить наслаждаться прогулками, я сам доберусь до зала Собраний.
– Сопроводить вас туда – мой долг, – сухо уведомил равный Стерн и на этот раз повёл Знающего нормальной дорогой.
Несмотря на пережитое унижение, он не мог не отметить про себя, как тонко и искусно его поставили на место. «При желании», – подумал равный Стерн, умело передвигаясь по дворцовому лабиринту, – «этот двуипостасный смог бы сделать блестящую карьеру при дворе».
Двери в зал Собрания, отлитые из атиса, зелёного метала с золотистыми переливами, были высотой около четырёх метров. С их верхушки одна часть виверн – ипостась правящей семьи – взирала на летящего дракона слева, а другая их часть – на раскрывшего в немом крике рот грифона справа. Равный Стерн достал молоточек из атиса, постучал по небольшому углублению у основания клюва грифона и, попрощавшись с Александром Мстиславовичем, ушёл проверять состояние дворца. Ему было немного жаль этого гордого человека, потому что состав сегодняшнего собрания (строго засекреченный, но уж равный Стерн был обязан знать такие вещи) мог означать только одно: решение, положительное или нет, уже приняли.
Едва двери открылись полностью, Александр Мстиславович вошёл в зал Собраний. Когда-то в его памяти отпечатался каждый поворот, каждая дверь, каждый тайный ход дворца – и только это помещение он не мог вспомнить, как ни старался. В тот день его не интересовали ни холодные серо-голубые моготовые стены, ни воронкообразный пол, ни выстроившиеся по верхней линии этой воронки белокаменные трибуны, ни огромные мрачные портреты предыдущих Правящих, взиравшие на провинившихся с высоты. Он помнил только человека, стоящего в центре воронки, маленькую хрупкую потерянную светловолосую фигурку и рисунок, оставленный её рукой рядом со стульями для «посетителей».
«Тогда она стояла там, – с лёгкой грустью подумал Александр Мстиславович, спускаясь к центру. – А теперь настала моя очередь. Как давно это было…»
Он встал на место, высоко поднял руки, обратив их лицевой стороной к собравшимся, и низко поклонился.
– В