него.
Ребята вышли из ограды. Вниз к Русе бежали несколько тропинок.
– Скупнуться бы, – пробормотал Малой, глядя на сверкающую заманчивую ленту реки.
– Ага, скупнись, русалки тебя живо на дно утянут.
– Лана батька отпустил.
– Может, он какой особый заговор знает?
– Не знаю. Ладно, пошли.
Ребята свернули направо. Там начинались пашни. Кое-где ещё пахали, но большая часть полос и межей уже лежала серым покрывалом, готовая принять семя. Дети прошагали мимо полей. Мысли вновь вернулись к деду Яшме.
– А всё-таки хорошо, что он тогда нам указал, где слюда лежала. Ты свой кусок куда дел?
– Да ещё никуда. А ты куда?
– Я батьке отдал. Ох, он и обрадовался, говорит, что такой ему как раз и нужен был.
– Да? А зачем?
– Сказал, что окно красное в городе видел из слюды. Теперь попробует и в хате сделать.
– Может, и мой кусок твоему батьке отдать? Мне он кабыть без надобности. Я окна делать не умею.
– Хочешь – отдай.
Ребята замолчали. Вдалеке показалось стадо. Яшмы пока нигде не было видно. Но теперь лучше замолчать. Кто знает, какие у них уши, у этих колдунов. Они, небось, на много вёрст вокруг слышат.
«Хлеб – всему голова» – эту истину Василиса усвоила с раннего детства и никогда не задумывалась, почему именно хлеб. Ни мясо – в лесах полным полно зверя, ни рыба – реки ею так и кишат, а хлеб. И потому готовить его нужно было особенно. Прежде всего, в полной тишине, что соответствовало настроению девушки. Остальными деталями она преступно пренебрегла, благо, никто не видит. Привычно месила тесто, сажала хлебы в жаркую печь на предварительно выметенный и устланный прошлогодними дубовыми листьями под. В работе этой не видела сакрального смысла, но свои мысли держала при себе. По опыту знала, что так будет ей же лучше. Может поэтому, никогда у неё не получалось так, как у матери. Но и к этому прискорбному для неё факту относилась с полным равнодушием. У матери всегда всё вкуснее, и это правильно.
Проверяя готов ли хлеб, она вынула один каравай и постучала костяшками пальцев снизу, старательно прислушиваясь, но нужного звука не получилось. Опять Лан будет кривиться, что хлеб кисловат. Или сыроват? Пусть ещё немного посидит в печи, решила она.
А между тем ей давно уже чудились странные удары, или стук. Но они не сразу вошли в её сознание. Лишь, когда она в которой раз спустилась в подклеть, удары в дверь со стороны погреба словно разбудили её. Она вздрогнула и очнулась от своих мыслей. Прислушалась. Тишина. Может, показалось? Она тихонько подошла к двери погреба, осмотрела её. Дверь закрыта на вертушку, значит в погребе не должно быть никого. Домовой балует? Но тятенька сказал, что ей верить в домового и прочую нечисть не следует. Хотя, как не следует, если они существуют. Об этом все говорят. Не могут же все ошибаться? И тут она вновь услышала вкрадчивый негромкий стук. Василиса едва сдержала визг. Она почувствовала как по спине