Убийцы, мошенники и анархисты. Мемуары начальника сыскной полиции Парижа 1880-х годов
не мог возразить.
– Это возмутительно, – наконец прошептал он, – я ни в чем не виновен!
Дело осложнялось еще тем, что сам обвиняемый не помнил, чтобы отец ребенка был когда-нибудь в его квартире. На этот раз господин Коллас уже колебался: можно ли оставить X. на свободе. Ему казалось, что виновность его не подлежит сомнению.
Однако я попросил отложить арест еще на некоторое время.
В кабинете мне пришлось остаться с глазу на глаз с господином X., тем временем как ребенка повели к отцу, которому мы не позволили присутствовать при очной ставке из опасения, что он в порыве вполне законного негодования позволит себе какую-нибудь резкую выходку.
– Я погиб… – сказал мне господин X., в изнеможении опускаясь на стул, – мне остается только застрелиться.
– Значит, вы признаете себя виновным? – быстро спросил я.
– Я? Я не виновен в этом возмутительном преступлении, – воскликнул он, быстро поднимаясь, – клянусь вам всем дорогим, что есть для меня на свете, клянусь вам жизнью моих дочерей, моей жены и старухи-матери, которая умрет от этого удара!
До конца моей полицейской службы я оставался сентиментальным и в душе до сих пор убежден, что эта сентиментальность – лучшая гарантия против профессиональных увлечений. Понятно, что я был поражен тоном глубокой искренности этого человека, а между тем виновность его казалась неоспоримой.
– Если вы не виновны, – сказал я господину X. – то не имеете основания убивать себя. Ваш долг – доказать свою невиновность. Возвращайтесь домой и ждите, пока комиссар снова вызовет вас.
– Этот человек не виноват, – заключил я, оставшись наедине с комиссаром.
– Очень может быть, – ответил господин Коллас, не лишенный здравого чутья правды. – Но как это доказать? Как объяснить обвинение? Мы навели справки об отце ребенка, и они оказались в его пользу. Правда, он очень нуждался и слыл между товарищами за угрюмого и необщительного человека, однако вел умеренный и трезвый образ жизни и никогда не совершил бесчестного поступка.
– Позвольте мне еще раз допросить отца, – попросил я господина Колласа.
– Хорошо, допросите. Кажется, он еще в инспекторском бюро.
Как только рабочий вошел, я без всяких предисловий спросил его:
– Говорят, вам часто приходилось бывать в комнате патрона?
– О нет, сударь, – необдуманно возразил он, – я был там всего один раз и то очень давно, когда меня послали отнести пакет, забытый им в мастерской!
Затем рабочий возобновил свои причитания, осыпая бранью господина X., совершившего более гнусное преступление, чем убийство.
Я сообразил, что таким образом мой допрос ни к чему не приведет, и отпустил его, но приказал тайно от отца привести девочку через другие двери, послав предварительно купить для нее конфет.
Малютка весело сосала ячменный сахар и, улыбаясь, посматривала на меня.
– Знаешь, – ласково сказал я, – ты сделала нехорошо, и Боженька тебя накажет. Ты солгала, ведь ты никогда