ты относишься к жизни, – сказал Людовичи.
– Устал я от всего этого, – ответил Аббас и рывком поднял молодого венецианца на ноги. – Пойдем уже. – Выпавший из рук друга кубок с клацаньем ударился о деревянный пол.
Людовичи было запротестовал, но был слишком пьян, чтобы сопротивляться. Аббас выволок его наружу и прислонил к стене таверны, удерживая его за рубаху. Та была насквозь мокрой и липкой от вина.
– Слушай, – сказал Аббас, – ты мне обязан помочь.
– С чем помочь?
– С Джулией. Можешь как-нибудь доставить ей письмо?
Людовичи разразился смехом.
– Я серьезно. Сделаешь?
– Синьор Гонзага же тебя просто убьет!
– Ты говорил, она кузина Лючии.
– Так это же ничего не меняет.
– Она же может передать от меня письмо.
Людовичи обвис у него на руках.
– Ничего хорошего из этого не выйдет.
– Ну пожалуйста, сделай это ради меня. Я тебя умоляю.
Людовичи застонал.
– Ладно, попрошу ее. Только теперь отпусти уже. – Он замотал головой. – Опасно это!
– Опасность как раз и придает жизни смысл.
– Куда чаще она полагает ей конец. Ну да если даже и встретишься ты с нею, – хотя это и невозможно, поскольку без эскорта она нигде не появляется, – так ведь после твою голову даже твой собственный отец не спасет. Нельзя же безнаказанно играть в игрушки с честью такого человека, как синьор Гонзага!
– А как насчет моей чести, Людовичи? – проговорил Аббас. – Отец мой, может, и готов быть верным псом при доже, но я-то – сам себе хозяин. Напишу письмо сегодня же ночью.
С этими словами он обнял друга за плечо и увел его в направлении площади Святого Марка.
Джулия, нежась на солнце, разложила кружевное плетение у себя на коленях. Подле нее сидела Лючия, нашептывая ей милые сплетни, услышанные от брата. Летом кузина частенько ее навещала, чтобы поболтать за шитьем, – под присмотром собственной дуэньи, разумеется.
– Слышала, ты замуж собираешься, – сказала Лючия.
– Да, по осени.
– Он красивый?
– Я о нем только со слов отца знаю. – Джулия сделала вид, что поглощена изучением своих стежков. – Он его вернейший союзник в ближнем кругу дожа – Consiglio di Dieci. Третьего лета овдовел.
– Так он, верно, немолод?
– Скоро шестьдесят стукнет. Но, возможно, он все еще хорош собой. – Девушка едва сдерживала дрожь в голосе.
Синьора Кавальканти резко посмотрела на нее и нахмурилась. Джулия опустила глаза.
– Я его видела, – сказала Лючия. – Весь такой важный из себя.
Они погрузились в молчание. Синьора Кавальканти отложила свою вышивку.
– Думаю, мне пора отдохнуть, – сказала она и удалилась с лоджии внутрь. Джулия услышала, как она зашторивает окно у себя в спальне на верхней террасе.
Блики отраженного каналом солнечного света играли причудливой светотенью на стенах. Увешанная сушащейся одеждой веревка танцевала на свежем