совсем не так получилось. Погостевала она маленько, отцу денег дала и поехала в город, купила себе там дом и зажила панночкой.
Вот только она уехала, а баба и давай твердить деду:
– Отведи да отведи и мою дочку туда, где была твоя: пускай и она станет панною!
– Что ж, пускай собирается, я отведу.
Она тотчас харчей наготовила – не пеплу и кирпичей с печки, как дедовой дочке, а муки, пшена и всяких сладостей. Благословила дочку.
– Слушайся, – говорит, – отца: куда поведёт, туда за ним ты и ступай.
Пошли. Вошли в лес. А лес тёмный-тёмный, дубы такие толстые, что человеку не обхватить, и хотя бы где тропочка, и будто нога человеческая не ступала, даже тоскливо как-то.
Шли, шли, глядь – стоит хата на курьей ножке.
Они вошли в ту хату:
– Бог в помощь!
Никого не слыхать. Заглянули под печь – никого.
– Ну, оставайся тут, дочка, а я пойду дровец тебе нарублю. А ты пока ужин свари.
Вышел и привязал опять к углу хаты колодочку, а сам домой двинулся.
Ветер дует, а колодочка – стук-стук, а бабина дочка в хате:
– Это мой татонька дрова рубит.
Наварила она ужин, ждёт-пождёт: нету отца. Вот вышла она и плачет:
– Ой, кто в лесе, кто за лесом, ко мне ужинать ступайте!
Никого не слыхать. Она в другой раз, в третий – не слышно. И вдруг стучит-гремит Лошадиная голова:
– Девка, девка, отвори!
– Не велика пани – сама откроешь.
– Девка, девка, через порог пересади!
– Не велика пани – сама перелезешь.
– Девка, девка, посади на печь!
– Не велика пани – сама влезешь.
– Девка, девка, дай мне поесть!
– Не велика пани – сама возьмёшь.
– Девка, девка, полезай мне в правое ухо, в левое вылезь.
– Не хочу.
– Коли ты, – говорит, – слушать меня не хочешь, то я тебя съем!
Схватила её, полезла на печь, забралась в самый угол и съела её, а косточки в торбочку спрятала и на жёрдочке повесила.
А баба ждёт дочку. Вот-вот, наверное, приедет в карете панночкой.
А была у бабы собачонка, да такая, что всю правду сказывала.
Вот бегает раз собачонка возле хаты и лает:
– Гав, гав, гав! Дедова дочка – как панночка, а бабиной косточки – в торбочке.
Баба слушала, слушала, рассердилась, перебила собачонке лапу. А собачонка на трёх ногах скачет и опять за своё:
– Гав, гав, гав! Дедова дочка – как панночка, а бабиной косточки – в торбочке.
Перебила ей баба и вторую лапу. Не унимается собачонка – всё лает да лает, пока наконец баба все лапы ей не перебила. Она тогда уж катается, а всё-таки за своё: гав, гав! – и прочее. Разгневалась баба и убила собачонку.
– Это тебе, – говорит, – за то, чтоб не вещала, образина проклятая!
Вошёл дед в хату.
– Ну, ступай, дед, ступай-таки мою дочку наведать: может, её и на свете уж нету.
Пошёл дед. Нашёл и хатку, где бабину дочку оставил; вошёл – никого нету. Посмотрел на печку, а там висит торбочка,