на ладони объемистый том, ощупала шершавый переплет, открыла.
– Он самый, – сказала Рут, глянув ей через плечо.
Саша осмотрела книгу, поворачивая так и этак, но безуспешно.
– Надо смотреть в переплете. – Рут осторожно сделала надрез по краю форзаца, открыв узкий карман.
Саша извлекла несколько пронумерованных страниц, прочитала верхнюю строчку: «Дорогая Сашенька». Посмотрела на Рут.
– Я хочу прочитать это в одиночестве, ты ведь понимаешь?
– Слишком мало, это не сама рукопись, – сказала Рут. – Больше похоже на письмо.
– Но почему Вера спрятала письмо ко мне в книге, а не положила его на письменный стол?
Впервые за весь вечер Рут Мендельсон осторожно улыбнулась.
– Твоя бабушка писала детективы. Хотя, если подумать, ответ, пожалуй, вполне очевиден. В ту пору, а возможно, и до нынешних дней Веру больше всего мучило ощущение, что семья ей не доверяет. Ты бы не нашла это письмо, если бы я не рассказала тебе историю о конфискации.
– Пожалуй. – Саше хотелось только одного: пойти домой и спокойно прочитать письмо.
– История есть власть, и вы тут, в Редерхёугене, прекрасно это знаете. Контролируешь историю – контролируешь власть. Кое-кто достаточно долго диктовал официальную историю. Может быть, пора дать слово самой Вере?
Саша смотрела в окно, на горизонт. Далеко в море виднелся фонарь моторной лодки.
– Прочти Верино письмо, – тихо сказала Рут. – И расскажи ее историю. Она будет тобой гордиться.
– Не знаю, – сказала Саша, думая о словах отца. Что иные камни трогать нельзя. Что все построенное может рухнуть.
Внезапно голос Рут зазвучал властно. Она словно продолжила Сашин внутренний монолог:
– Я прожила долгую жизнь, Саша Фалк. Мир не рухнет оттого, что ты восстановишь справедливость, расскажешь о бабушке правду, которую столько лет скрывали.
Джонни Берг отметил выход на свободу прогулкой через центр, до длинного пирса возле набережной Акер-Брюгге.
Ханс Фалк, как и сказал, ждал его на белом катере у дальнего конца пирса. Он был в белой рубашке с галстуком под коротким, до колен, темным шерстяным пальто, слишком уж нарядный, не вполне к месту, все равно что парень в скользких выходных ботинках на улице в новогодний вечер. Джонни шагнул на борт покачивающейся лодки, пожал Хансу руку.
– Заседание суда прошло как по нотам, насколько я понимаю?
Джонни кивнул:
– К счастью, прессы не было.
Он не видел Ханса с того дня в тюрьме. Хотя полевая медицинская форма шла врачу больше, чем темный костюм, энергия была та же.
– Хорошо дома, а?
– Всегда хуже, чем мечталось.
– Верно, это не редкость, – согласился Ханс. – То, чего больше всего боишься, никогда не бывает настолько скверно, как думалось, а чего больше всего хотелось – настолько хорошо, как ты надеялся. Такова жизнь. Замечательно, что мы встретились. Я прямо с похорон в Редерхёугене, попросил тамошнего смотрителя спустить мне катер на воду. Прокатимся?
Джонни