роились, вились мысли самые разные. Он отмахивался от назойливых насекомых, но они не отставали… Глухо зарокотало и покатилось гулами во все стороны.
За то время, пока они говорили, собралась гроза. Огромная брюхатая туча, тяжело вздыхая, ползла над землей. Город замер, приготовился, напрягся, готовый обнять, сжать страшную темную толстуху в своих шершавых, каменных ладонях и слиться с ней в шумном ливне и грохоте огненных колесниц…
И такой же мрачный, как эта туча, ехал Василий Петрович. С ненавистью глядел он на приготовления к разгулу и бесчинствам. Первые капли бесстыдно и сочно пролились на стекло. Небо отворилось огненно и жарко, и страстно захрипела, с треском распарывая на себе черное платье, огромная туча в объятиях бетонного исполина.
* * *
Иван Александрович стоял у окна и внимательно смотрел, как струится и хлещет вода по стеклу, когда вошел Василий Петрович.
– Ну, как идут поиски? – не поворачиваясь, спросил он у помощника.
– Я из крематория, шеф.
– В такую погодку только по крематориям и разъезжать. Что-то вы зачастили туда, – Иван Александрович повернулся. – Опять видели тот же катафалк?
– Нет, не видел, но дело тут совсем в другом…
– В чем?
– Вчера, после шести вечера, похоронили, не открывая гроб, только одного мужчину.
– Кого?
– Вас, – Василий Петрович теперь прямо глядел в глаза шефу.
– Гм-м… – промычал шеф и отвел глаза. – Значит, буду долго жить, – сказал он. – Вы думаете, это был Андрей?
– Да!
– Кто хоронил?
– Родственники. На том самом катафалке, – совсем мрачно и как-то обреченно-зло произнес Василий Петрович.
Они замолчали. Опять распороло огненным ножом небо и покатилось к горизонту гулами, сметая все на пути.
– С киностудии? – наконец спросил шеф.
– С киностудии, – тихо ответил помощник.
И снова тишина втиснулась между ними. На этот раз молчание длилось долго. Иван Александрович, отвернувшись, смотрел в окно на льющуюся по стеклу воду. Василий Петрович неловко переминался.
– Что ж, спасибо, вы свободны, – донеслось до него от окна.
– А что будем делать?
– Звонить, – Иван Александрович обернулся к нему. – На киностудию. Я вас позову.
Помощник вышел. А Иван Александрович, постояв еще у окна, наконец медленно отошел от него. Сел за стол. И, подняв трубку, стал набирать номер.
За окном косо и тяжело летела стена дождя. Мостовые кипели. Капли с сильным дробным стуком грохотали по стеклу. Тра-та-та-та-та… раздавалась короткая очередь. Это ветер мятущийся нервно барабанит скользкими пальцами…
– …Вы что, с ума сошли? – грозно прорычала трубка. – Да мне голову снесут, если я сунусь с такой просьбой…
– Если мы не попадем на студию, то расследование вести дальше бессмысленно. Его «похоронили» люди с киностудии…
– Знаете, дорогой Иван Александрович, вы слишком пристрастны к миру. Что значит похоронили? У вас есть доказательства, улики? Ведь неизвестно, кого похоронили. Вы сами сказали, что похоронили