обоих прошу: пожалуйста, сними ее с меня, – надрывался ошалевший от страха и боли Шелест.
– А ты больше не будешь себя щипать?
– Не буду. Честное слово! Больше никогда в жизни.
– Хм… И просыпаться больше не будешь пробовать? – уточнил Ганнибал.
– Нееет, – провыл, рыдая, Шелест, – ни за что не буду…
– Ладно, уговорил: завтра сниму.
– Граф, заклинаю, это невозможно, – упав на колени, взмолился доведенный до отчаяния шаман.
– Ну, хорошо-хорошо, уговорил, – сдался наконец граф. – Но, чур, услуга за услугу. Идет?
– Все что угодно, клянусь, только сними ее с меня скорее, – не переставая, канючил Шелест.
– Кого снять-то?
– Устри… – шаман, не договорив, поперхнулся и обеими руками схватился за освобожденный нос. Сжимавшая его стальным капканом устрица как будто растворилась в воздухе, оставив после себя только запах морской воды. По щекам шамана продолжали течь слезы, он держался за нос, бережно ощупывая его, и всхлипывал: – За что? За что? Что я сделал тебе плохого?
Ганнибал уставился на него в недоумении:
– С чего ты взял, что заполучить устрицу на нос можно, лишь обязательно сделав что-то плохое? Глупости какие!
Отточенным движением он снова ловко расстегнул молнию своей фиолетовой кофты и вынул из-за пазухи два блестящих металлических тюбика, похожих на те, что обычно используют для хранения мази. На одном стояла цифра один, на другом два. Больше никаких надписей не было.
– Вот, – граф протянул тюбики Шелесту. – Сначала смажешь нос этим, потом вот этим. И мажь двумя руками, чтобы лучше впиталось, – со знанием дела порекомендовал он.
Шаман послушно намазал распухающий нос содержимым первого тюбика.
– Это что, мед? – учуял он знакомый запах.
– Ага, – заботливо хлопотал вокруг него Ганнибал, – мед. Очень хорошо снимает отечность. Шею тоже намажь, чтобы циркуляцию крови к носу улучшить, быстрее заживет.
Обильно нанеся мед на шею, шаман выдавил липкий наполнитель из тюбика номер два и принялся втирать его в нос. Эта мазь пахла совсем иначе. Запах был не медицинским, а скорее…
– Да это же клей! – вдруг дошло до шамана, но было поздно. Его пальцы уже намертво приклеились к носу.
Он жалобно взглянул на Ганнибала, но тот лишь развел руками:
– Извини… Ничего не могу с собой поделать.
Шелест попятился. Его тонкий слух, привыкший отличать комариный писк от блошиного, безошибочно уловил звук, который он ни при каких обстоятельствах не спутал бы с другим. Так могли жужжать только пчелы. Пчелы, жаждущие возмездия за разграбленный улей. И они приближались.
– Обещаю! Всего лишь пятьдесят кругов вокруг каштана, и я их прогоню, – прижав ладонь к сердцу, постарался успокоить его граф. При этих словах на его плечо села пчела размером с колибри. – Очень больно кусаются, – предупредил граф и погладил насекомое по загривку. – Кстати,