и им же не свойственному взгляду на многие жизненные вопросы. Так что гармония была полной, ощущалась и душой и телом, одно обстоятельство не давало ей перерасти в семейную идиллию – как-то не получалось у Эси развестись.
Сначала сомневалась, потом не решалась, потом так все по накатанной пошло, что и менять вроде было ни к чему. Главное, она не знала, как сказать Марку, который бредил детьми, через раз упоминал о племянниках и прочей малолетней родне, как открыть ему свою женскую проблему – детей у них с мужем категорически не получалось. Не то чтоб выкидыш или что-то такое, просто не беременела она и все. Словом, угрызения совести ее мучили не только перед мужем, но и перед Марком. Она считала, что раз мужу детский вопрос довольно безразличен, а Марку так важен, то пусть уж лучше все останется как есть.
Да и было-то совсем не плохо, муж обеспечивал тыл, любовник – счастье. К счастью прилагались очаровательные платьица-блузочки-туфельки-сапожки, которыми свою принцессу баловал Марк, к тылу через три года приложились «жигули». На ювелирные украшения был наложен запрет, в отличие от тряпок их нельзя было принести домой под видом «выброшенного» в универмаге, поэтому от Марика она их не принимала, а от мужа не брала, дабы не огорчать Марка, который очень на это обижался. Будучи отчаянной лакомкой, Эся получала большее удовольствие от яств, которыми регулярно потчевал ее друг. Он не ленился перед каждой встречей добыть что-нибудь эдакое, был на связи с администраторами ресторанов, правильными колхозниками и барыгами, так что стол всегда ломился от вырезки, балычков, куриных рулетиков, угря, миног, всяких ресторанных клопсов, которые оставалось только разогреть, и вкуснейших пирожных из интуристовской «Латвии».
За столом он был так же голоден, как и в постели, ибо в одиночестве есть ненавидел, а потому ел или днем с Эсей, или вечером, у Алика, и тут и там с неизменным удовольствием. Он вообще жил с удовольствием, и Эсю это завораживало. Года через четыре, так и не перестав восторгаться Мариком, она заметила, что ее тошнит от мужа.
Тошнило в абсолютно прямом смысле слова, как с утра видела, так в уборную и неслась. Поняв сигнал организма как руководство к действию, она решила-таки серьезно с мужем поговорить и расстаться в пользу Марка, но как-то приступ рвоты случился в воскресенье, когда в гостях была свекровь.
Услышав немелодичное туалетное кряканье, свекровь едва дождалась выхода Эси из ванной, кинулась туда, вглядываясь в чрево унитаза, затем, так ничего в чистом сосуде не узрев, вышла и торжественно провозгласила: «Мазлтов! [14]» Она расцеловала опешившую невестку, отрывисто и прослезившись чмокнула сыновью макушку, торчавшую из мягкого кресла «Сабина» («Утренняя почта» – это святое!), и, метнувшись к телефону, спешно набрала номер Эсиных родителей.
Пять минут спустя, наохавшись, они оживленно обсуждали врача, санаторий для сохранения, наиболее вероятный пол и даже имя их будущего внука. Муж, отвернувшись от телевизора, в изумлении переводил взгляд с тараторящей мамы на оторопевшую