казалась мне взрослой и серьезной – еще бы, ведь она даже брата была старше на целый год. Последний раз мы виделись на похоронах деда – тогда, в тот дождь, среди глины и музыки, я совсем не обратил на нее внимания, а сейчас она была здесь, рядом, высокая и стройная, в ярком летнем сарафане, небрежно зашнурованном под грудью и разлетающемся алыми маками от талии вниз. Я увидел совсем близко ее смущенное, полное подвижных солнечных зайчиков лицо с губами, облизывающими какую-то травинку, ее глаза, смотрящие то на меня, то на всех остальных весело и добродушно. А потом она поцеловала меня – не нагибаясь как раньше – ведь я вырос, – а просто, подняв подбородок, мягко толкнула в щеку губами и обсыпала мою одежду белыми лепестками, застрявшими в ее волосах. «Это в вашем саду меня вишней осыпало», – жарко, на каком-то чрезвычайно правильном и четком русском языке, сказала Лина и рассмеялась.
Наша семья быстро поддалась обаянию Лины, особенно радовался отец, всегда обожавший племянницу. Мать принялась болтать с ней целыми днями, найдя в Лине искреннюю слушательницу историй, которые не всегда доверялись отцу, и любительницу новых кухонных рецептов, переданных матери от бабушки. Лина порхала по дому как солнечный мотылек, залетевший из сада, и только один из нас, Вадим, смущаясь, с трудом отзывался на ее любовь. Это было неудивительно, не было еще человека, труднее сходящегося с людьми, чем мой брат.
Я доверился ей сразу. Мы бродили по городу, ели мороженое, ходили в кино и в наш маленький местный театр. Она вместе со мной, испачкав платье, взобралась на самый большой террикон, а потом прыгала на его вершине и кричала, что отсюда виден Египет. Мы вместе ходили купаться и ловить рыбу в карьер и спорили, кто поймает самого большого бобыля или красноперку. Иногда на пляже к Лине подходили знакомиться большие взрослые мужчины, она со всеми ласково говорила и серьезным тоном сообщала, что у нее есть сын и указывала на меня. Ее интересовали мои натюрморты и пейзажи, она рассуждала о живописи и даже сама, выпросив у меня краски, пробовала рисовать.
Однажды, взяв удочки, мы отправились в карьер, забрались в безлюдное место и принялись ловить рыбу на перловку. Я сказал: «А спорим, я за час наловлю столько рыб, что тебе и не снилось?» Она усмехнулась: «Попробуй!» И предложила проигравшему залезть на скалу и крикнуть на весь карьер: «Кукареку!» Я согласился, таинственно усмехаясь, отсел от нее подальше и насадил на крючок крошечного червячка – мотыля, вчера я выпросил коробку у Файгенблата, отец которого знал толк в приманке. Вскоре в моем целлофановом кульке плескалось штук шесть рыбешек, а Лина поймала только одного крошечного малька. Сестра хмуро посматривала в мою сторону, я увлекся и вдруг услышал совсем рядом ее возмущенный голос:
– Ах, так ты обманщик?
Я вскочил и, улыбаясь, смотрел на нее.
– Все равно ты проиграла!
– Ты – обманщик, – четко заключила Лина, и в ее глазах вспыхнул огонек коварства, губы решительно сжались.
– Ты, Валерик,