время, а его терять не хочется. Каждый день, Влерик, прожитый зря, приводит человека к нулю. Кто сказал, знаешь?
– Нет, – ответил я.
Брат сухо усмехнулся и ответил:
– Я.
Я молчал, вспомнив, что видел раньше эту цитату в его комнате.
– Конечно, – сказал Вадим, смотря в окно, – я не останусь здесь ни за что.
– Почему? – тихо, но жадно спросил я.
– Почему? – Вадим повернулся ко мне. – Да ты посмотри в окно, братик… Тебе, например, нравятся твои одноклассники, а?
– Мне? – я растерялся. – Не знаю, не все…
– Прекрасный вид, – с отвращением сказал Вадим, глядя в окно. – Прекрасные люди с черными лицами, золотыми зубами и с белыми глазами попугаев. Я еще могу понять, Влерик, что можно здесь родиться. Но чтобы еще и умереть здесь? Нет. Слава богу, нет.
– А в Донецке… – сказал я.
– Да что в Донецке! – громко прервал меня брат. – Я же сказал, что пока буду думать. А время терять нельзя. Конечно, я не собираюсь как отец быть инженером, и всю жизнь как крот буравить этот дурацкий антрацит. Но сейчас мало времени, Влерик. Надо пытаться. К тому же высшее образование нужно хотя бы для того, чтобы забыть, что у тебя его нет.
– А если ты не поступишь? – спросил я.
– Что ты? – брат резко рассмеялся. – Да ты что, Влерик? Я не то что уверен, я даже забыл об этом. Вот только бы в армию со второго курса не забрали, это хуже…
Я уже уходил, когда он спросил меня:
– Да, кстати, Гип, как там наших, сильно прижали на море?
Я опустил голову и пробормотал:
– Да так… нормально, флот хоть и потоплен, но сухопутные части наступают.
– А столица уриев не пала?
– Не-ет. Наверное, скоро заключат мир.
– Вот как? А я хотел тебе подбросить идейку о новой подводной лодке, которая летает как самолет. Так что ты, если что, подходи.
Я пообещал прийти.
Еще год-полтора я вяло писал новые главы «Матери-ка», переделывал старые и показывал их приезжающему из Донецка на выходные брату. Я уже не придумывал новые панорамы и не лепил из пластилина солдат. А в конце шестого класса я взял последнюю, похожую на маленький музей, панораму и вынес ее как огромное блюдо во двор к сараю, где отец всегда жег мусор. Там я щедро полил армию бензином из бутылки, тайно взятой в гараже. Затем я зажег спичку и бросил ее в центр мира. Он вспыхнул. Я губил его не за содомию и не за поклонение идолам. Я делал это потому, что армия фантазеров потерпела поражение от реалистов. Я не знал точно, почему это случилось. Но я спешил. Я понимал, что завтра солнце все равно расплавит моих ветеранов, и мне будет обидно, что это сделал не я. Было хорошо видно, как горят в огне танки, как корчатся тела, как оседают стены крепости. От самой высокой башни откололся кусок, он горел, окутанный черным дымом, и все не хотел падать – я нетерпеливо ударил по башне тыльной стороной ладони и вскрикнул: горящий пластилин обжег руку. Я тут же вскочил и помочился на рану, но боль не уменьшилась. След от ожога остался