нет, Валерик, он просто ушел.
– Ты не любила его?
– Никогда. И сейчас не люблю.
– Ты так говоришь об этом, Лина…
– Правду, Валерик.
– А скажи…
– Потом, потом, Влерик, – ее рука закрыла мне рот. Я осторожно убрал ее пальцы, спросил:
– Ты помнишь, как мы рыбу ловили, тогда?
Лина наклонилась ко мне и шепотом рассмеялась:
– Нет, маленький, не помню.
– А я-то помню… моя шея долго еще болела.
– Шея, – тихо смеялась Лина, – у маленького шея болела?
– Да, – я положил ей руку на колени и ощутил, как она вздрогнула. Ее ноги, плотно сдвинутые под халатом, шевельнулись – она повела одним плечом и дернула подбородком, коснувшись волосами моей щеки. Задрожав, я обхватил ее руками – как тогда, в борьбе. Она тоже дрожала и, падая ко мне, зажмурила глаза, закрылась ладонями и отвернула лицо. Начав с шепота, она постепенно забылась и теперь говорила громче, почти вслух: «Нет, Господи, это не грех, Господи, нет, не грех, прости!» А я ловил ее руки, отнимал от лица и прижимался губами к ее губам, чтобы заглушить наш общий страх – он становился тише, невнятней, наконец, я его задушил. И тогда, в возникающей тишине, мы оба услышали, как смешивается наша кровь.
Нас разбудило яркое зимнее солнце – первые лучи тепла за весь февраль. Мы проснулись, но не смотрели друг на друга, я чувствовал, что она не спит, что смотрит вверх, и наверное, думает о своем. Я старался запомнить эти минуты – ведь я одним прыжком покрыл расстояние в шесть лет, догнав Лину, а брат – он остался где-то в стороне. Вспомнив о Вадиме, я теперь уже не мог не думать о нем. Я испытывал странное чувство успокоения, граничащее со страхом все еще маленького человека – может быть мне уже не хотелось, чтобы моего брата нашли. Может быть. Я повернулся к Лине.
– У тебя были мужчины… кроме мужа?
– Я любила одного человека, – помедлив, ответила она.
– Это был мой брат?
– Да.
– Но почему?!
– Не знаю, я люблю его.
– Скажи… а у вас было что-нибудь тогда, у нас дома, в последнюю ночь?
– Да. Он… стал мужчиной, как ты. А я женщиной… Боже, как пошло так говорить – стала женщиной! Я не знаю, как еще сказать на этом животном языке…
– Лина.
– Я слушаю тебя, мой мальчик…
– А ты сказала вчера, что я стал похож на него. Значит он где-то здесь, рядом.
– Да. Я знаю, где он живет, я знаю его телефон.
Я молчал.
– Почему ты не спрашиваешь? – тихо спросила она.
– Как его найти? Слушай, – вдруг крикнул я, привстав с кровати, – а я? А со мной? Я-то что? Ты со мной так же как с ним, потому что я похож на него, напоминаю его, это так? Говори!
Я нависал над ней, распластав ее руки на смятой постели, сжимая их так, что побелели костяшки пальцев – как тогда. Сжав зубы, она вертела головой и морщилась от боли – тоже как тогда. Сейчас она должна сказать: «Пусти».
– В тебе его кровь. Ты… такой же, как он, – быстро, сдавленно говорила она, и я увидел, что она плачет.
Я слез с кровати, надел брюки и сел в кресло.