как просто онемели от удивления. А они-то полагали, что ничего прекраснее олимпийского квартала нет и быть не может. Здесь, в этом городе людей каждый дом был произведением искусства, каждый фасад украшали столь любезные Аполлону колонны, а витые решетки отнюдь не были редкостью. К тому же, сколько не пытался вспомнить Аполлон, ни у одного из олимпийских особняков не было балконов, а здесь каждый дом имел их, но, когда они дошли до фонтана, украшенного статуями белого мрамора, Аполлон не на шутку осерчал. Подумать только.
Боги всегда считали, что удобства – только их привилегия, а людям подобает ютиться в глинобитных домишках. Самым роскошным зданием в городе по глубокому убеждению любого бога должен быть храм или храмы, но никак не простое жилище. А здесь роскошь на каждом шагу. Подумать только. Здесь пышность Персии причудливо переплелась с греческим классицизмом и вот эта варварская добавка очень раздражала Аполлона.
Они дерзнули жить богато, богаче, чем на родном Олимпе. Что эти люди о себе возомнили? Похожие чувства испытывал Посейдон. Один лишь Эак восторженно восхищался увиденным, что еще больше приводило в бешенство его друзей. Боги быстро закрыли ему рот, зашипев на Эака – тот удивился, но замолчал, чувствуя злобные взгляды друзей.
Однако все оставшуюся дорогу до дворца бедняга Эак ломал голову, что же такое случилось с его спутниками. Вид дворца поверг всех в шок. Ничего подобного никто из них не видел ни до, ни после. Дворцы Олимпа показались жалкими лачугами в сравнении с этим великолепным сооружением. Здесь все дышало роскошью, пожалуй, слишком пышной и помпезной, редкие породы мрамора переплетались с золоченой резьбой, гипсовые завитушки пилястр плавно переходили в карнизы, потолочные фрески сплетались в единую композицию, и везде – шелк, фарфор, хрусталь и блеск драгоценных камней.
– Живут же люди. – присвистнул Эак. – Вот это я понимаю.
– Да заткнешься ты или нет, в конце концов?
– А что я такого сказал? – обиделся Эак.
Друзья остановились в нижнем зале не решаясь осквернять босыми ногами чистейшую белизну мраморных ступеней. Движение не осталось незамеченным – к ним уже спешил расторопный слуга.
– Передай своему господину, – предупредил его протесты Посейдон – Что нам не терпится встретиться с ним.
Слуга приготовился звать подмогу, чтобы сообща выставить наглых оборванцев вон, как тут на верхних ступенях лестницы показался царь.
Шестое чувство подтолкнуло Лаомедонта сойти вниз как раз вовремя. Он мысленно воздал хвалу Зевсу и с самым радушным видом начал спускаться по лестнице.
Мягкий шелк одежд окутывал его грузную фигуру уютными складками, пальцы, усыпанные перстнями, скользили по перилам, мягкая домашняя обувь бережно облегала толстую ногу, золотая диадема поблескивала в волосах – ни дать, ни взять, этакий изнеженный толстячок, приветливый и простоватый.
Пока все это великолепие спускалось вниз, трое друзей молча напряженно смотрели на него, испытывая совершенно разные чувства. Более решительный