сатанеть
жабрами, фибрами всеми!
Живём в неплохой стране!
И в неплохое время!
В
В одиночестве побыть
трикирий[14]
Слава в вышних Богу,
и на земли мир,
в человецех благоволение.
Снег
Какой красивый в мире снег!
Красивее нет ничего!
А я обычный человек
смотрю так редко на него.
Смотрю счета. Смотрю проекты.
И прочее, при деле.
На накрахмаленных манжетах
чтоб запонки сидели.
А снег, такой красивый снег,
красивее нет ничего!
А я обычный человек
смотрю так редко на него!
А я обычный человек
смотрю так редко на него!
Январь
Дали серые, дремучие.
Января люблю я ларь.
И морозы его злючие.
И тепла густую хмарь.
И узоры чёрно-белые
опушённых снегом крон.
И безмолвье онемелое.
И бокалов тонкий звон.
Ибо праздников немало.
Я люблю январь за то
чувство: «Всё ещё – в начале.
Впереди ещё – всё-всё!»
Пусть обманчивое чувство,
тянет ложью за версту,
за уменье, за искусство
дать надежде широту
я люблю январь. Он нежен,
но нисколько не слюняв.
И ни капли не поспешен —
затаён и величав.
Я люблю его ночное
небо; небо на заре.
Даже серое – святое
в задушевном январе.
И за то люблю, что часто
не даёт писать, звонить.
Я люблю январь за счастье
в одиночестве побыть.
45 минут
Что же, ровно сорок пять,
сорок пять минут[15]
длился, лился снегопад,
или как зовут
эти струи, сети, скрепы,
это чудо вновь?
Внове я услышал Небо.
Возвратил Любовь.
Вот такой во мне урок.
А вовне, вовне
миллионы белых строк
плыли в тишине…
В храмах потребления
Сей же род…
Нас – тьмы, и тьмы, и тьмы.
Мы в храмах потребления,
храм каждый важен, гулок.
На службах мы хождения —
на службах мы покупок!
По залам к дальним полкам
с товаров пестротой
тележки катим ловко
мы перед собой.
Кричит, кричит: «Спешите! —
Ашан Магнитыч Цум. —
А кошельки – расширьте
по части денег ссум!»
О, храмы потребления!
Огромен каждый, гулок.
На службах мы хождения —
на службах мы покупок!
Дом