простым – хвала и честь.
Провожал до дома вас.
Может быть, не современно?
Все рассказывал про вальс.
И молчал – о cокровенном…
Из…
дикирий[16]
Утро. В парке. Солнце светит.
Пес несется со всех лап…
Он у нас азартный, сеттер,
ну а в парке столько жаб!
Но, догнав, в момент теряет
всякий к «дичи» интерес.
Не охотится – играет,
превращает парк он – в лес.
А театры! Те, что с вешалки
начинаются, с фойе.
По воде прогулки вешние,
раз вдвоем – милы вдвойне!
Пароходик тянет плавно.
Рейс – совсем не знаменит!
Просто – думою о главном
дивной музыкой звучит…
Вечер. Повернули к дому,
то есть в порт. Подали трап.
Все иное (хоть знакомо) —
шпиль вокзала, запах трав…
Старый парк… Ажурно (вкусно!)
вяжет свет луна. Домой,
мы идем домой! Искусно
каблучки по мостовой,
словно кошка лижет шерстку,
смачно щелкают – дробят
тишину; как ягод горстку —
нам улыбку дня сулят…
И назавтра, вправду, ярко
светит солнце – красота!
Сольной партией из парка —
песня певчего дрозда!
Весенняя улица[17]. Стихи о неизбежном
семисвечник
Коры кусочек
Какой-то домик скособоченный,
опад, древесная труха.
Коры кусочек на обочине
с узором мха.
Как ценишь самое простое,
когда направишься к дверям!
Я гость. Пора. Иду в Другое —
в Одно где слиты Мир и Храм.
Два дня
Куда лететь душе,
когда она расстанется
с телесной оболочкой,
в те два последних дня
земного пребывания?
Окраина, окраина.
Бабушкин барак.
Длинный коридор.
И восемнадцать комнат
налево и направо.
И перед каждой комнатой
с внешней стороны
кроха огородик:
овощи, цветы.
А кое-где смородина.
И в бабушкиной комнате
мебель: стул, кровать.
Вешалка с одеждою.
В три полки этажерка.
Лекарства. Хлеб. Вода.
Каменный век
Вот тот мир, где жили мы с тобою.
Зданья, в камне… Видно, мы
в каменном всё веке…
У сумы и у тюрьмы
каменные веки…
Ну, а бабушки глаза…
Подхожу я к месту,
где жила она… Слеза
здесь моя не к месту.
Деревянный был барак,
старый, ветхий, скромный,
общей кухни овощ, злак,
говорок негромкий…
Здесь