Просто я знаю себя, я не смогу без этого, без правды между нами… Ты действительно он?
– Я Иисус Христос.
– Значит, всё же так, – Фёдор сел и провёл ладонью по голове. – Значит, я должен это принять, я должен это принять… – повторил он с усилием.
Он повернулся и посмотрел в упор на Иисуса.
– Хорошо, я не буду просить доказательств, я пойду за тобой, как обещал, но я хочу, чтоб ты знал, я сам, именно сам должен поверить в это, железобетонно, до конца поверить, увидеть это, убедиться, что ты – Иисус. Я буду читать Евангелие, я кое-что помню оттуда, но теперь уж я буду каждое слово, каждую буковку!..
Фёдор улыбнулся и, продолжая улыбаться, подошёл к печке, кинул в топку пару крупных поленьев.
– А есть мы что-нибудь будем?
– У меня еды нет. Вот деньги…
Фёдор глянул на протянутую ему тысячную купюру.
– Ага. Ладно, схожу, здесь недалеко. Чего купить-то? Колбаски, консерв каких-нибудь, кваску или…
– Всё равно. Что сам выберешь.
– Чай тут есть, там на полке. Сахар тоже там, – Фёдор взял деньги, надел свою куртку. – Может, помыться тебе с дороги-то? Парилка готова…
Но ему не ответили.
– Ладно, – он помялся у двери, – пойду. Если захочешь, полотенце на верхнем крючке, полосатое. Вода в бочке, там хватит… Ковшик, веник, мыло, тазик, в общем, разберёшься, что где…
И вышел из бани.
Вернулся через полчаса, неся в одной руке чёрный пакет с едой, другой – помахивая на ходу сигаретой. Напоследок затянулся и, стрельнув окурком в крапиву, вошёл в предбанник.
В предбаннике никого не было, лежала в углу на лавке сложенная одежда.
– Пошёл, значит, – сказал, прислушиваясь. – Наш человек.
Банька благодарно млела прогревая свои старые косточки, обволакивала духовитым теплом и уютом…
Фёдор накрывал на столе «поляну». Нарезал колбасы и хлеба, открыл консервы, достал пластиковый жбанчик с квасом. В завершение, не без заминки, поставил в середину бутылку водки.
– На всякий случай, мало ли… – оправдался перед собой.
Он ещё дважды выходил курить на крыльцо. Стоял, поглядывая по сторонам, щурясь от ветра… Село по воскресному копошилось у магазинов, у гаражей, пинало мяч на площадке; сновали по проулкам и бездорожью машины, собаки… Показался жиденький ручеёк идущих из церкви односельчан. Фёдор глянул на них, и тихонько присвистнул, словно какая-то мысль промелькнула в нём.
– Надо будет спросить его, – сказал себе.
В том, что он обязательно спросит, не могло быть сомнений: с юных лет он так и не расстался с привычкой спрашивать в лоб о том, что засело в его голове, невзирая при этом на лица, время и место. Но прозвище своё «Казак» он получил не поэтому, а вследствие воспитательного процесса родимой бабки Федулы, которая, до третьего класса, порола своего любимого внука ремнём и даже прилюдно, но с непременной присказкой: «терпи, казак, атаманом будешь!» Атаманом он не вышел и в заводилах никогда не