наладил печку, и пошло тепло, и снова стало ладно и обжито. Фёдор, выходя в предбанник, глянул невзначай на спящего и обомлел. Иисус неузнаваемо переменился: голова запрокинута, чело сплошь осыпано бисером пота; отверстый, словно пропасть, рот; правая рука хватала воздух, будто пыталась удержать кого-то…
Фёдор уже был рядом с ним:
– Спас! Что с тобой?! Ты болен?
Он вздрогнул, приоткрылись веки.
– Мне плохо.
Фёдор растерялся.
– Я вызову врача.
Но был запрет глухой и властный:
– Ни в коем случае!
Два дня была горячка и сотрясалось тело; всё говорил он с кем-то, бредил, не разобрать; Фёдор еле успевал менять намоченные полотенца; поил по ложечке водицей родниковой – вот вся еда больного…
На третий день, вернувшись утром из магазина, он был вторично потрясён за эти дни: больной, сидел одет и здрав, ну, разве что осунувшийся костно, и пил парное молоко из рук счастливой этим действом Фуры, то есть, Фроси…
– Ну, вот и хорошо, – сказала она, принимая пустую выпитую банку. – Я там ещё котлеток принесла домашних и пшённой кашки на топлёном масле.
– Здравствуй… – обрёл дар речи Фёдор.
– Здравствуй, Федя.
Она поставила на стол кастрюльки, достала ложки, салфетки…
– Кушайте, пожалуйста, а я пойду, не буду вам мешать.
У выхода она вдруг повернулась и, низко поклонясь, о чём-то торопливо благодарила, захлёбывалась плачем и слезами… Открыла дверь и вышла, утираясь рукавом плаща, и без того сырого, – вторые сутки дождь висел над всем унылым долом.
– Я её такой не помню! – Фёдор повёл головой.
– Чувствую себя блаженно! – сказал с улыбкой Иисус.
– Что хоть произошло-то?
Случилось так, что стоило Фёдору выбежать под дождь за жаропонижающем в ближайший дом от бани, как Иисуса, словно бы толкнули, и он очнулся; сел на постели, озираясь, и, судя по всему, было ему легко. Накинул на себя одежду, встал, едва шатаясь, тут и постучалась Фрося, она же, Фура по прошлой жизни, и принялась его поить молоком, прямо с утренней дойки, козьим.
Вот, что произошло до прихода Фёдора.
– И что сказала?
– Что больше головная боль её не мучает. Сказала: «моя злоба выкинулась чёрной жабой из меня», это её слова.
– Не представляю. Что с ней такое?
– Говорит: «хочу любить весь мир».
– Не может быть!
– Разве ты сам не видел?
– Неужто потому, что сама себя шарахнула сковородой по кумполу?
– Не без того.
Фёдор развесил свою одежду поближе к печке.
– Спас, скажи, что с тобой было?
– Не знаю, меня сжигал огонь внутри…
– Но почему? с чего вдруг?
– Так надо было…
– Но ты же Иисус!
– И человек. Я ем, и сплю, и так же, как и все могу болеть.
– Я думал, ты умрёшь, ты был так страшен! Я не знал, что делать!
– Запомни, нельзя отчаиваться, но всё предай Всевышней воле.
– Пока я всё-таки не знаю, кто ты, – отвечал на это Фёдор. – Но мне до жути интересно, что будет дальше!..
Те