которые понемногу, совсем незаметно, успели затянуться висельной петлей на горле спокойствия, растянуть тело расслабленности на дыбе отчаяния, высечь хребет веры в себя восьмихвостой плетью самобичевания. Прошлые обиды устраивают государственный переворот, после репрессий которого здоровая часть самосознания предпочитает, лежа ниц, облизывать пятки новых властителей, ведь столкновение языка с пяткой куда приятнее столкновения хрупкой лучевой кости с ней же. Кости дробятся в испанском сапожке последней коллекции модного дома саморазрушения. Дыхание хрипит брошенным в воду раскаленным добела клеймом, уже красующимся у тебя на месте радости и счастья в сердце. В силках чужих вздохов и выдохов собственные вздохи и выдохи корчатся в кабаре слез, где каждый взмах ногой – это взмах мокрыми ресницами, каждое оголение грудей – это оголение голосовых связок, не рождающих звука. Правильно. Друзья же спят.
Можно попробовать перевернуть тело на другой бок и закрыть глаза, заставив себя дышать так, как дышат те, которые рядышком, такие трогательные, спят. Но уровень глюкозы в крови столь низок, что видно самое дно кроличьей норы Морфея, а населено оно отнюдь не бабочками и даже не стадами газелей. Сине-зеленые округлые твари шарами пытаются задавить тщедушное тельце смотрящего кошмары, как шары давят кегли в боулинге, зеленые нити слизи затягивают тело в кокон, чтобы лишить возможности убежать от огромных шаров цвета грязного моря. Запах серы, смешанный с запахом давно стухших яиц, которые здесь же булькают в провалах последних рациональных пластов сознания, заставляет по слезным каналам течь слезы. Из глаз текут они, а руки в это время делают хаотичные хватательные движения. Вот попался воздух, еще раз воздух, снова воздух, рука, о, рука! Сжать так, чтобы прогнать чужой сон. «Что с тобой, что случилось?» «Прибор. Сахар. Кровь. С таким сахаром не живут. Чай. Сахар. Много. Быстро. Пирог. Яблоко. Скорей». Недаром говорят в армии, что, мол, тяжело учении, легко в бою. Или в гробу. В ту ночь я одинаково близка была и к тому, и к другому состоянию. А на лбу теперь красуется
выцарапанное ногтями в порыве страшного сна генеральский погон, звание которого позволило так четко, хоть и еле ворочающимся языком, отдавать команды. Впрочем, у генералов языки и впрямь иногда опухают и теряют способность внятно произносить слова, но происходит это от переизбытка веществ, а не их недостатка – и – других веществ. Но внешне результат схож: мы оба «синие», у нас плохо с дикцией, но мы командуем. Не знаю, как тот, второй генерал, а я отдавала верные приказы. Кампания увенчалась успехом, коронована слезами раскаяния после прошествия по торжественной красной дорожке истерики.
Ежедневный кризис
Я лежала на боку и без какого-либо интереса пролистывала ленту развлекательного сайта. В глазах светилась неоновая табличка: «Ну когда же уже», очень редко сменяемая сиянием искренней вовлеченности в читаемый материал. Я знала, что меня ждет много дел, которые делать