Или писал бы романы. За одно только имя меня бы стали уважать люди…
Я бы не опоздал на похороны лучшего друга, и не мучился бы теперь из этого. Да что там похороны, я бы сумел спасти ему жизнь!
Сотни жизней. Так неужели мне предлагают шанс сделать мир лучше?! Право, этот грех стоит вечного наказания. Какое двусмысленное замечание. Но, черт возьми, в моих руках тот инструмент, коим я могу переделать всю свою жизнь! Одним грехом способен я теперь искупить все прочие.
Дети, жена, друзья, богатство, слава – весь мир теперь в моих руках. Предложите человеку то, чего он так страстно желает, и тогда он не постоит за ценой. Только предложите – и всякая благость облетит как шелуха.
У меня захватывало дух от тех просторов, которые открывались передо мной. Кажется, мне даже сделалось дурно, но я осилил себя. А Дмитрий Иванович уставился на меня в предвкушении, и это было последней каплей. Я поднялся, взял библию, открыл ее случайно на сорок первой странице, но читать не стал. Показалось мне на мгновение, что этот разговор – продолжение какого-то прежнего, давно забытого. Показалось, мне будто бы все, что было со мной до этого самого момента, и не мое вовсе, не мной прожито.
Зажав книгой палец, я обернулся к гостю:
– Но вот уже и светает. Дождь к тому же окончился, и Ваша супруга непременно скоро вернется от подруги. Благодарю Вас за увлекательную беседу. Но отныне наши дороги расходятся: каждому предстоит прожить свою жизнь. Прощайте.
Глава 3
ОДИНОЧЕСТВО
Там, где темень октябрьского вечера душила скромное освещение уличных фонарей, вдоль пустого шоссе, устало наступая на месиво грязного снега, шел человек. Он прятал голову в поднятый ворот ношеного пиджака и часто кашлял. Возможно, причиной тому была простая простуда, но вот только казалось, что человек этот привык к кашлю, как привыкают к чему-то неприятному, но частому.
Следом за человеком шло одиночество. Оно не упускало из виду тощую, чуть сгорбленную фигуру мужчины, но приблизится не решалось.
Несчастный ухватился за фонарный столб и согнулся в очередном приступе. Одиночество тут же остановилось, выдерживая дистанцию. Его отпугивал запах пертусина, напоминавший об аптеке, где немолодая продавщица оказалась единственным человеком, кто за прошедший месяц был добр к астматику.
Откашлявшись, мужчина обтер губы рукавом, глубоко вздохнул и, отпустив наконец-таки столб, двинулся дальше. Одиночество шло в ногу с ним.
У одной из вывесок, испорченной дешевыми неоновыми лампочками, человек вновь остановился, потер побелевшим от холода кулаком нос и толкнул дверь. Та оказалась запертой. Он повторил попытку, приложив весь остаток сил, результата не последовало и на этот раз. И только тогда в ослабленном холодом и усталостью мозгу назрело верное решение. Он потянул на себя, дверь легко поддалась, и в лицо ему ударило теплом и густой смесью вкусных запахов.
Одиночество поспешило, рванулось с места, проскользнуло за мужчиной, чудом избежав