приметил мою разумность.
– Ты, Федюня, пойми, что ни какой царь-государь, не станет о тебе заботиться, как родичь.
– Да, деда, я понимаю. Тятя тоже так говорит. Но ведь он… Вернее, его жена… Ну, ты понимаешь… Мачеха за своих детей радеет, ты за своих внуков. А мне то что с этого дела? С вашего дела… Ну, буду я бегать по Москве, разносить и собирать ваши записки, а мне что с этого?
Я говорил всё это с закрытыми глазами, и вдруг раскрыл их. Раскрыл и наткнулся на взгляд «деда», который мне очень не понравился.
– Всяк труд награждаться должен, – сказал он. – По копейке за записку.
Я потрогал шишку над ухом.
– Вот, что я пока заработал за то, что не дал приставам эту записку схватить. И давай представим, что бы было, если бы приставы эту записку взяли?
– Ничего бы не было, записка написана тайнописью.
Я посмотрел на деда и чуть улыбнулся.
– Читаются и тайнописи… Я не знаю, какую выгоду ты, деда, имеешь, но явно не копеечную. Рисковать сдохнуть на дыбе за одну копейку? Это так глупо, что глупее не бывает.
– Мудрёно говоришь, Федюня. Не пойму я тебя, что-то. Тебе мало копейки? Это же большая деньга получается. Мы порой и три три четыре записки в день пишем. Встречаться-то нельзя.
– Ну и что мне эти три-четыре копейки в день? Хоромы не отстроить, слуг не содержать…
– Ты уже о хоромах и о слугах грезишь? Ну, ты молодец! Ты забыл об окладе боярском в казенных палатах, что тебе накинул государь? Двадцать рублёв. То большая сумма.
– Но, вы же не каждый день переписываетесь?
– Не каждый, конечно.
– За год сколько раз?
– Так, кто считал-то?
– Ну, пусть будет сто раз. Это сто копеек, а значит – рубль. За двадцать рублей я делаю, то, что для меня интересно и безопасно, если узнает государь, а за один рубль я рискую головой.
– Так, не всегда же рискуешь!
– Как это не всегда? Я уже сейчас рисковать буду ежедневно, даже если никакой записки больше не принесу.
– Отчего?
– Да, от того, что уже помаран с вами! Царь-батюшка не станет разбирать, кто и почему с англичанами якшается. Это как в говно вступить. Вроде и оттёрся, а всё равно воняет. Тут если по копейке платить, то, хотя бы за каждый день. Вот в году триста шестьдесят пять дней, так за год и плати – три рубля с полтиной и ещё пятнадцать копеек. И лучше наперёд. А то, Бог знает, что будет завтра? Куда свинтит твой английский посол? Свинтит и денег не заплатит.
– Разумно мыслишь, – согласился, вздохнув Головин, – но почему сразу в говно?
– Вот, если он сейчас про это прознает, как думаешь, сможешь ты отбрехаться?Ведь он сразу про крамолу подумает и на дыбу потянет спрашивать: «а почему, собственно?».
– Разумно, – снова повторил Головин, почёсывая бороду.
– Ну, а если разумно, то так и скажи, своему англичанину, что за организацию передачи тайных сообщений, я требую четыре рубля в год. И деньги прошу выдать вперёд. А хочешь, я сам ему скажу?
Дед, уважительно, посмотрел на меня и, хмыкнув, проговорил:
– Дженкинсон