пальцем в лежащие на деревянном кресле исписанные листы…
– Отпиши-ка, Михал Петрович, сему отроку…
Он посмотрел на казначея и задумался, теребя бороду.
– Младый ещё он. Так бы, за такую справу, и поместья не жалко, но расписано всё по избранным. Нет земель свободных.
Царь напрягся лицом, сведя густые брови на переносице. Нижняя губа выдвинулась вперёд и потому его большой нос почти достал верхнюю губу. «На нашего Буншу похож», – вспомнилось мне где-то слышанное.
– Коня, сбрую? Мал ещё, – продолжал размышлять вслух Иван Васильевич. – Шубу? Да, ну!
– Может его на оклад взять? В казначейство. Он сим «Введением» уже привнёс разума в справу нашу казначейскую, а с его индийской цифирью и этим, как его, «умножением», там хоть посчитать всё можно будет, переведя всю рухлядь на деньги.
Царь посмотрел, на меня не распрямляя бровей, потом вдруг резко вскинул их и, словно прозрев, воскликнул:
– А ведь правде твоя, Михал Петрович. Вноси его в боярский список и приписывай к казне, но не сорока твои соболиные считать, а в разрядные палаты со всеми там записями разбираться. Зело борзо он буквицы пишет.
– Заклюют его там дьяки, великий государь, да и ослепнет в скорости.
– Так не говорю же, чтобы сиднем там сидел. Пусть походит, присмотрится, что там дьяки творят. Чую, что в родословцы древние они кривду пишут. Понаехало из земель заморских, немецких, да литовских быдла всякого с родословными «липовыми». И крутятся они возле дьяков тех. Сказывают мне. У тебя в палатах места не прибавится, а вот людишек придётся добавить, я думаю, чтобы учёт сей ввести.
Царь снова ткнул пальцем в мою писанину.
– А потому место там ему не найдётся, вот пусть и посидит там. А кто «клевать» начнёт пусть скажет. Мы того укоротим.
Царь наклонился заглянул мне прямо в глаза.
– Жду от тебя новый счёт. Переведи нашу цифирь на свою. В нашей, если честно, я ни черта, прости Господи, не понимаю. Читать читаю, да. Складываю кое-как, а с большой цифирью даже и не связываюсь.
– Думаю, мало кто может обойтись без костного счёта, да на перстах ещё я, к примеру, могу. А так, как он, – дед показал на меня пальцем, – верно никто у нас не может.
– Вот и я о том. Изложишь на бумаге, приставлю тебя к наследнику моему наставником. Осилишь?
– Осилю, государь. Давно о том думаю. Бумаги не было и чернил. Тятя не давал.
– Вишь, как… Болван твой тятя, хоть и воевода исправный. Тоже из тех, кто предан мне и делу моему. Спаси его бог. Да и Анастасия моя – добрая душа – из вашего рода. Подрастёшь, пойдёшь в избранные, станешь служить мне?
– Так… Уже, вроде, служу, – неуверенно пожал я плечами.
– И то.
– Давай, государь, жала изыму
Иван Васильевич снова развернулся спиной. Дед приподнял ему рубаху, а я повыдёргивал жала с опустошёнными мешочками.
– С сего дня и вписывай его в боярский список. Указ подготовь и принеси мне на подпись, Михал Петрович, сей же день. – Говорил царь, пока я его «оперировал».
– Тут же и принесу, великий государь, –