и что же не воспользовалась или не выдали?
– Выдали.
– И что же пошло не так? – промокнув сухим бинтом, многочисленные раны после перекиси, начал покрывать зелёнкой.
– Ай-ай… щиплет…
Снова посмотрел на неё, прервав процедуру.
– Терпи, по-другому никак, – в этот раз она просто кивнула головой не осмеливаясь поднять взгляд. – Продолжай, мне интересно по какой такой причине, я сижу и обрабатываю раны своему рабочему персоналу, ещё и ночью?
– Отпустите меня, и я перестану быть Вашим «персоналом».
– Я жду ответа, – проигнорировав её выпад.
– Большие перчатки, очень, они только мешали, я бы не справилась до вечера. Без них комфортней.
– В каком смысле «не справилась бы до вечера»? – оторвался от занятия, вопросительно глянув на неё.
– Так ведь надо же было успеть, чтобы инвентарь кухонный разместить, – ответила, наконец оторвавшись от моего пола, посмотрев открытым и чистым взглядом. В нём читается наивность.
– Вот оно что, ясно, – отложил ватную палочку с зелёнкой и взял бинт. – Сейчас забинтую, пойдёшь спать, и с завтрашнего дня сиди дома до моих распоряжений.
– Дом мой в станице, а баба Таня, наверное, волнуется за меня.
– Кто такая баба Таня? – посмотрел на неё строго, завязывая узел у запястья.
– Соседка моя, – ответила грустно, пряча взгляд. – Могу я хотя бы позвонить?
– И что будешь говорить?
– Скажу, что уехала на неопределённое время… Скажу, что так получилось, а предупредить не успела. Позволите мне?
– В глаза смотри.
– Зачем… Вы же меня и без этого слышите.
– Хочу ещё и видеть, а если ты решила меня таким образом развеселить, зря, я это не люблю.
– Я и не собиралась… Выходит, Вы не веселитесь?
– Сказал же, не люблю.
– И что, даже не улыбаетесь?
«На самом деле не понимаю, почему сижу и беседу веду с какой-то девчонкой, но тем не менее…».
– С чего ты так решила?
– Не знаю… просто спросила.
– Я говорил, что ты любопытна.
– А я говорила, что это не так. Мне интересно, только и всего.
– Между интересом и любопытством – очень тонкая грань.
– И всё же она есть, – украдкой на какие-то доли секунды подняла свой зелёный взгляд и снова спрятала.
– Да, есть, – ответил задумчиво, рассматривая её волосы, опущенные веки, трепещущие ресницы; цвет лица и шеи; то, как она прикусывает нижнюю губу, обращая внимание на позу, в которой она сидит. Всё говорит о скромности птички. – Иди спать…
– Да… уже поздно, мне пора… Позвольте мне встать, – продолжая следить за ней, сдвинулся вместе с креслом назад. Бережно прижав забинтованные ладони к телу, сделала пару шагов от меня, остановилась, повернув голову, посмотрела своим зелёным взглядом. – Спокойной ночи.
Ничего не ответил на её «спокойной ночи». Она ушла. На кресле, в котором сидела птичка, осталось сырое пятно, заострив на нём своё внимание…
– Катя –
Шла по освещённому двору к своему дому, если, конечно, его