стол врача кучу длинных бумажек, кардиограмм, она радостно спрашивала:
“Ну, как вам эта партитура? Ноты биения моего сердца. Прочтите…”, – она, заметив раздражение и одновременно смущение молоденького кардиолога, затихала на минутку, чтобы насладиться этим его несколько униженным состоянием.
Нинель Михайловна никому спуску не давала и одолжений делать не спешила. Таков был твердый закон ее морали.
И ей как-то удавалось признать в себе неимоверный, большой и чугунный авторитет для окружающих. Все были даже рады поучаствовать хоть в чем-то, чтобы только было позволено быть принятым и посидеть рядом, слушая высокие её разговоры за мирным чаепитием с великолепными, непременно фирменными её, Нинель Михайловны, хачапури. Все хвалили и чай, и ум, и стол.
Так уж завелось.
И такое отношение к ней только крепло, придавая ее сухой фигурке какую-то тайную силу. И казалось что так будет всегда, ведь жизнь – процесс необратимый.
Но совсем неожиданно, как это всегда и бывает, выросла внучка, и вышла замуж. И поселилась у Нинель Михайловны вместе с мужем и кошкой, и собакой, и даже аквариумом с золотыми рыбками. Цветочные горшки с подоконника были опущены на пол, а то и вовсе перенесены на кухню. Рыбкам нужен был свет, потом на кухне всех потеснила кофеварка, блендер и мульти-что-то. Еще неразгаданное. Спальней своей они выбрали самую большую комнату, прежнюю гостиную, поставили там огромный евро-диван, и стол для компьютера.
Молодая семья устроилась с великолепием, а Нинель Михайловна радовалась этому устройству, ибо никакой угрозы от внучки не исходило, и она попыталась с большою нежностью отстоять свои прежние рубежи в этой квартире.
Молодые не сопротивлялись против этого, только потому, что они рассматривали её, Нинель Михайловну, как временный заслон к будущим своим свободам.
Когда Нинель Михайловна сделала для себя такое открытие, подслушав нечаянно разговор внучки по телефону, она даже не огорчилась, таким нормальным ей показалось ожидания этих свобод после, разумеется, её ухода в сторону необратимости, в ней сработало главное её, сердцевинное качество. Она вышла на кухню, как всегда подтянутая, элегантная и в прическе, и сказала внучке, что готова дать ей денег на квартиру.
– Бабуля! – взвизгнула внучка и повисла у нее на шее.
Вышел из своей спальни муж внучки и тоже опешил от такого.
Но радовались они рано. Поскольку деньги давались на первый только взнос, а остальное – кредит, ипотека, или как там это сейчас называется.
Радость молодой семьи от этих подробностей слегка поблекла. Муж был совсем озадачен и недовольным шагом ушел из кухни.
Нинель Михайловна стала варить себе овсянку и больше к этой теме не возвращалась.
Дети походили парочку дней в молчании, но потом очень быстро нашли и купили-таки квартиру.
Съехали на нее вместе с рыбками. Нинель Михайловна вернула на окно горшки с цветами. И все стало как прежде. Но что-то не давало жить, досадовало её.
Должны были радоваться все: и внучка и она. Все получили